Человек
все возможные варианты белого
от красного до синего

Человек
бесчисленные варианты мягкого
от твердого до жидкого

Человек
бесконечные варианты доброго
от насилия до самопожертвования

Все явления и предметы названы криком его горла
Величины длин частей его тела стали первым масштабом вселенной

и этот небритый старик с ножом
уводящий в сарай козленка
и эти окурки свисающие с потолка вокзального туалета как летучие мыши
и спинки железных кроватей огораживающие картофельное поле
и астры растущие на клумбе из автомобильной покрышки
и скелет лягушки застрявшей в раструбе лейки
и истошные крики купальщиц вбегающих в ночную воду
и печальная рында каждый час провожающая уходящее время

Не бойся
это твоя родина

Молодые девушки похожи лицом
на небо,
на ветер,
на облака.
Потом из них получаются
верные жены,
лица которых похожи
на дома,
на мебель,
на хозяйственные сумки.
Но их дочери
вновь похожи лицом
на небо, ветер
и весенние ручейки.

Ты говоришь о выражении мыслей, что является самым простым способом использования слов, но поэзия и сильная проза пишутся всё-таки не для того, чтобы свои мысли просто так в воздух кинуть, а чтобы воздействовать на читателя, за какие-нибудь ниточки подёргать. Очень приблизительно цитируя хорошего писателя, литература состоит из трёх частей: а) того, что автор хотел выразить и смог это сделать, б) того, что автор хотел выразить и не смог, в) того, что автор выразил, сам того не желая.
Это говорилось про прозу, но на стихотворных текстах это вообще очень хорошо видно: почитай тексты с отбора, а потом автодекодинги авторов. Охренеешь от того, какие разные картинки иногда получаются.

В прозе важно не только грамотно сморозить предложения. Если соблюдать только этот критерий, получим что-то вроде «родился в гастрономе на улице Герцена, известный экономист, по призванию — библиотекарь». Собственно, что-то подобное мы в низкопробной литературе или цитатках в ВК и получаем. Проза должна либо воздействовать на эмоции, либо западать в память. Ритмичному тексту это сделать намного проще, как минимум потому что благодаря чёткому ритму и звучной рифме это всё намного легче остаётся в голове. Рифмованному тексту можно простить мелкие вещи вроде смещённого не на тот слог ударения (хотя на мой взгляд все, кто подгоняют ударение под ритм либо пидорасы, либо обслушались англоязычного хип-хопа и не позаботились погуглить, почему на английском языке так делать можно, а на русском — нет). С прозой такое не прокатит. Стоящий верлибр написать ещё сложнее, чем прозу, потому что нужно как минимум понимать, чем одно от другого отличается.
И нет, нахуярить цезур
абы где
и считать, что
это теперь дохрена поэтический текст,
не
катит.

К верлибру сейчас крайне предвзятое отношение по двум причинам: во-первых, это не родная для русского языка форма стихосложения; во-вторых, комнатные поэты и поэтессы любят накидать всякого потока сознания, не заботясь ни о рифме, ни о ритмическом рисунке, а когда им кто-то выскажет, что стих — говно, в ответ презрительно фыркают: «я пишу верлибром, неуч». В итоге у многих верлибр начинает плотно ассоциироваться с такой вот говнопоэзией.

И ещё: как-то ты очень странно разделил все тексты на прозу, рифмованную поэзию и белую. Правильно делить на прозу и поэзию, а поэзию раскидывать по системам стихосложения не на рифмованию и белую, а на метрическую, силлабо-тоническую и вот это всё.

Мои читатели
Старый бродяга в Аддис-Абебе,
Покоривший многие племена,
Прислал ко мне черного копьеносца
С приветом, составленным из моих стихов
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнем неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи.
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
Замерзавших на кромке вечного льда,
Верных нашей планете,
Сильной, весёлой и злой,
Возят мои книги в седельной сумке,
Читают их в пальмовой роще,
Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелит взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно Его суда.