…огромный мишка
на день рождения
влюблённый мальчишка,
ждёт у подъезда с нетерпением.
кар-маны
- перезвони, ладно?
чуть-чуть плана,
- мы умрём!, это главное
1.
Это история о любви, потерянной среди дорог мегаполиса, раздавленной протекторами шин автомобилей, занесенной подошвами ботинок в дома среднего класса, и выкинутой оттуда в глотку мусоропровода…
Теперь, когда мы совсем свихнулись от наркоты и игры в «найди виноватого, если в комнате лишь ты один», мне очень легко даются столь циничные сравнения.
А в тот день рождения, когда мы еще были счастливы, и с криками выбивали пробки из «Советского», именно в тот день рождения проросли корни всей этой истории. Тогда мы собирались на крыше (именно там я и начал баловаться травкой), где градусник всегда показывал чуть больше, и солнце намазывало кожу ровным слоем загара. Там я и встретил её…
Это была чья-то девушка, какого-то третьесортного знакомого случайной подруги именинника (ну или что-то в этом роде). Она выпускала тонкие струйки дыма и говорила с легкой хрипинкой. Да! Именно это меня в ней и поразило… Что вообще есть красота и сексуальность? Неужели всех привлекает раздетая манекенщица с пышным бюстом и губами, анарексией и затяжной депрессией? Думаю, дав отрицательный ответ, я буду честен не только с собой… Красота – есть тонкая сталь клинка, разрезающая лавирующие на неё пушинки… Это что-то на уровне ощущений. Величайший парфюмер Жан Батист Гренуй, готовя свои лучшие духи из убитых им красавиц, ценил в женщине именно запах, считал, что именно в нем и кроется тайна красоты, именно где-то на уровне одного из пяти чувств, причем далеко не самого главного. Теперь, когда есть время предаться психоанализу по Фрейду, я начинаю думать, что быть может моё восприятие мира (или того, что его спасает), основано большей частью на звуковых рецепторах (подобно гениальному носу Гренуя), и именно по этому, я нашел идеал своей красоты в этом голосе с хрипинкой. Я думаю, что в очередной раз буду честен не только с собой, если скажу, что меня не раз привлекали девушки, с внешностью, далеко не из рекламы виагры или обезжиренного йогурта, но что-то же в них, черт подери, было такое, что не улавливалось сразу, что мог раскусить только величайший парфюмер или музыкант, и назвать уже это словом – запахом, или голосом…
Именно тогда я кажется и влюбился. И первый раз искупался в облаках (так в тот момент для меня проявилось чувство эйфории). Теперь, по прошествии энного количества времени я уже и не могу рассказать вам, как это мы очутились с ней вдвоем на лестнице и, предаваясь соитиям, я слушал её стоны (всё с той же легкой хрипотой опьяняющего меня голоса), и в полёте к дальним странам цеплялся за ватные облака руками, отрывал от них пенные куски и сдувал их с ладоней на встречу солнцу. Кажется, тогда я был таким молодым и счастливым, а теперь, чтобы вновь улететь к облакам на лестнице того дня рождения, я впускаю гостей себе в вену, они смеются надо мной, пьют мою кровь и пробегают большой и малый циклы кровообращения…
К сожалению, я потерял голос Юли (так её звали), среди рёва клаксонов города уже на следующий день…
Наверное, она упала в пух объятий своего парня, который так ничего и не понял…
2.
С Олегом мы познакомились несколько дней спустя. Мне нравятся такие имена, как Олег, или Антон – человек, носящий такое имя всегда будет Олегом, или Антоном, не зависимо от его надуманного социального статуса. Вот взять, например, Алексея: если это человек, который мнит себя рангом выше меня, и требует к себе обращения, к примеру, Алексей Владимирович, а я думаю, что он по своему статусу годится мне в друзья-собутыльники, и хочу назвать его Лёхой, или Лешей, то тут и возникает наш конфликт из-за слова. Вот с Олегом такого не может быть и не было.
Итак, с Олегом мы познакомились несколько дней спустя, в редакции, где я работал. Он был журналистом, и мечтал снимать арт-хаусные фильмы с монологами в стиле Тарковского. Мы как-то сразу друг другу понравились, и по мере того, как клубок нашей дружбы раскручивался, находили всё больше общих граней интересов. И наконец (уже не помню, сколько мы тогда выкурили травы и выпили виски), мы решили снять наше маленькое кино.
Это сейчас, когда прошлое осталось лишь в полутуманных воспоминаниях и в формате avi, я понимаю, что чтобы я тогда не делал, действия мои были подчинены лишь одной цели – поискам Юли. Выходя из дома за сигаретами, я вглядывался в лица проходящих мимо девушек, и особенно вслушивался в их голоса, искал, по методу Шерлока Холмса, или случайных чисел совпадения в их тембрах (и это только самый банальный пример). А когда я, размахивая стопкой, доказывал Олегу, что главным героем должна стать именно девушка, я точно был уверен, что на наши кинопробы зайдет та, что хрипловатым голосом свела меня с ума в тот чей-то день рождения на крыше…
Закинув наживку объявления «ищем ту, которая свела меня с ума, и я курю всё больше»… О, нет, простите: «Ищем зеленые глаза, короткие темные волосы, стройную фигуру под 170 сантиметров роста, и, конечно же, хрипловатый голос», я понял, что только в этот момент всерьез задумался над её внешностью. Над тем, как ВООБЩЕ она выглядела. Все воспоминания о ней в конечном итоге сводились к голосу, и позже – облакам. И только сейчас, я смог худо-бедно описать её внешность (какая всё-таки интересная эта штука – любовь, и сколько же страниц и мегабайт можно потратить на её описания, а так ничего и не сказать).
А затем последовало самое страшное разочарование, самый сильный порыв ветра, подтолкнувший меня к краю наркотической бездны, или самая слабая «рука» в этом покере с жизнью…
3.
На каком бы «топливе» я не улетал в свои микрокосмосы, в каком бы состоянии души не находился, я уже несколько месяцев не могу досмотреть тот наш фильм. Всегда дохожу до железного занавеса одних и тех же слов, и поворачиваю назад. Как беглец с боя – молчаливый и в грязной шинели совести…
Камера смотрит прямо в солнце, а солнце – в камеру. «Звезда по имени» движется вверх, нагревая жестяную обивку краев крыши, на которой лежит девушка. Она – в темных очках, расставляет руки, и вытягивает руки, принимая позу Иисуса на кресте. Вид сверху. Хриплый голос за кадром отрешенно-медленно начинает свой монолог: «Отчаяние и смерть. Смерть и отчаяние. Они не отделимы друг от друга. Отчаяние всегда приходит до. Оно выпускает слезы из глаз и крик из горла, даруя им свободу от вечной человеческой обязанности сдерживать себя. За отчаянием приходит смерть…». Диктор берет паузу, и камера вновь смотрит в глаза солнцу, а потом крупным планом показывает, как накаляется сталь под его лучами. «Но смерть, смерть оказывается не столь страшной. Ведь за ней всегда следует жизнь. Жизнь, и её эйфория. Радость, сжимающая легкие. Вслед за отчаянием…». Под эти слова девушка снимает очки…
И я вижу не те глаза, слышу не тот голос, и натыкаюсь на бетонную стену, причем весьма перед этим разогнавшись. Это медленно сжигает меня изнутри, и я тушу этот пожар с помощью своих верных отрядов МЧС: виски и травки на пару с Олегом. В ту пору мы любили разговаривать о высоком, точнее даже не разговаривать, а пытаться допрыгнуть до этих истин человеческого существа с верхней полки, использую шест или батут (и конечно же, не забудем про допинг).
Мы целыми днями сидели в прокуренной и заваленной обертками и пустыми бутылками квартире Олега, уткнувшись в фильмы по алфавиту от Арановски до Филлини, и ждали, когда же наступит затишье в этом шторме отчаяния, который так внезапно настиг нас. Каждый переживал за своё (это было понятно мне даже тогда), но переживал вместе с другим, и если я, так и не смог поверить в то, что на наш кастинг пришла совершенно другая Юля, с совершенно другим голосом, то по Олегу же ударил крах нашего фильма. Наверное, это действительно тяжело, быть прикованным к огороду своих амбиций, выращивать их всю жизнь, поливать и удобрять, и вот, наконец, когда они взошли и подняли свои головы к Солнцу, налетает ураган, и уносит весь урожай, в страну к Урфину Джусу и Гудвину. Олег так и не смирился с тем, что наш фильм не был понят, и остался лежать на обочине кинематографа…
Потом мы заболели отчаянием, и начали лечить его внутривенно…
4.
-Миша, познакомься – это Артур – говорил мне Олег, эстетичным движением поправляя челку.
-Очень приятно, Миша, – не лукавил я. Действительно, приятно видеть человека с таким именем, человека, который всегда и для всех будет Артуром, и ему не придется разрывать на «Михаил, вы уже закончили статью» на работе, «Миша, подъезжай ко мне, и захвати пива» - для друзей, и «Мишенька, давай еще разок» - для девушки. Да, Артур – чрезвычайно приятное имя, и это имя сыграло в нашей судьбе серьезную роль…
Артур был чуть младше нас, его родители держали несколько точек на рынке, и в свои 22 он занимался тем, что ездил на журфак на новой иномарке, и иногда пописывал статьи в газеты для домохозяек старше пятидесяти. Но это всё лирика, ведь главное то, что первый раз он попробовал уколы где-то полгода назад, и с тех пор, раз или два в месяц навещает барыгу с крупными купюрами. Именно с ним мы и попробовали в первый раз взлететь к облакам…
Говорят, первый раз не забывается, но когда я впустил себе в вену посторонних, я понял, что моим первым серьезным наркотиком была Юля. И принял я его тогда, на лестнице, всеми частями своего тела и разума, и все мои следующие впрыскивания белого порошка, это лишь пародия на тот, первый эффект, причем, чем дальше, тем хуже. Автор исписался, публика ушла…
Прием, Хьюстон, прием, Королёв! Идём на посадку. Опускаемся. Нет, нас отпускает. Нас трое в лодке, не считая собаки. Мы планируем на парашютах прямо из космоса с кусками облаков в руках, прямо в объятия матерей в платках и со счастливыми глазами, прямо в центр ликующей планеты, и идём раздавать счастье всем и даром, и чтоб никто не остался обиженным…
А потом нас о(т)пускало на мягкие диваны, мы улыбались и думали о том, что выбрались из ямы отчаяния, хотя на деле погружались в неё с каждым новым днём и шприцом всё глубже и глубже, пока не достигли её дна. Но это было позже, а пока мы наслаждались открытиями жизни на марсе и внутри себя, а чаще всего (лично для меня) прыгали в ватные облака, кувыркаясь в них, как дети на батуте…
Лишь иногда я просыпался от того, что во сне я слышал её хрипловатый голос…
Лишь иногда я думал о том, что что-то идёт не так…
Но потом выкидывал эти мысли с седьмого этажа, и заказывал плацкартный билет к облакам…
А потом я вдруг очутился на самом дне отчаяния, потом, когда умер Олег…
5.
В тот день я смотрел в прямоугольник двери с внутренней стороны квартиры Олега, собирая и разбирая (а потом снова собирая) в голове кубик-рубик логических цепочек произошедших событий. Совсем недавно мы хотели пустить по вене, как всегда, втроем, и Артур вот-вот должен был прийти с дозой, но пришел только с плохой вестью – нашего продавца счастья, или как там говорят в плохих книжках, арестовали, что было весьма странно, ибо люди, которые всерьез занимаются продажей наркотиков, окружают себя бронежилетом из различных покровителей и осведомителей. Прямо как в фильмах про шпионов…
Но не будем ковыряться в помойке истории, которую мы не знаем. Я и не мог тогда подумать, что Олег побежит к первому попавшемуся барыге за дозой (это только сейчас, когда пыль от копыт быка улеглась, и мертвого тореадора унесли врачи, можно начать рассуждать о первопричине такого исхода событий). Он видимо был подавлен отчаянием сильнее нас, и подсел на наркотик прямо пропорционально своей болезни.
В общем, его настигла самая банальная смерть, среди таких, как я. Да чего уж там, среди наркоманов. Взял более чистого порошка, и вколол свою обычную дозу. В результате передозировка, пена изо рта, зевающий милиционер и грустный доктор…
Далее мы с Артуром занимались устройством похорон (так как родственники Олега жили где-то на другом конце страны, в городе на букву В, с ветхими домами и низкими температурами), поминок и продажей квартиры. И именно по последнему поводу в тот день я и боролся со временем путём рассматривания прямоугольника двери (иными словами ждал человека, которого должно было прислать агентство по недвижимости).
В тот момент я был полностью подавлен. А как же еще более ярко можно было выразить моё отчаяние, если неделю назад у меня от передозировки умер друг, вокруг меня рыскает милиция, сам я наркоман, да и еще в ушах периодически звучит тот голос. И что же я делаю? Сижу и рассматриваю дверь, проецируя её на мир тех, кто еще не умер…
И вот, когда дверь, наконец, ожила, и в неё вошла Юля, я понял, что же на самом деле значит кортасаровская случайная встреча – самая не случайная вещь на свете, «и что люди, которые назначают точное время и место свидания – это те самые, которые пишут только на разлинованной бумаге и выдавливают зубную пасту из тюбика, обязательно начиная снизу».
Сначала мы занимались любовью на диване, где неделю назад Олег совершил свой последний полёт на Луну, и где он лежал (мертвый), со шприцом в руке и открытыми глазами, а уже потом только разговаривали…
Юля живёт в однушке, которую снимает ей мужчина предимпотентного возраста, заходя к ней два раза в неделю, чтобы обменять цветы и вино на её тело. Он устроил её в риэлтерскую фирму на свободный график, и вообще такой молодец.
Потом мы жили вместе все дни, кроме вторников и пятниц (когда приходил он). По утрам Юля варила кофе, и бурчала под нос что-то грубое своим волшебным голосом. Она любила глупые передачи по второсортным каналам и новости по «первому», а я ругал её за это (особенно когда она переключала фильмы, которые я смотрел). Бывало, мы ссорились из-за подобных мелочей, кричали друг на друга, и каждый (поочередно) заводил другого в такие дебри словесных болот под Смоленщиной, что другой не выдерживал, истерично смеялся над всей этой придуманной нами же для развлечения глупостью, и мы мирились. Так мы и проводили отведенные нам пять дней в неделю, а в остальные два я возвращался в свой старый мир белых порошков, ложек и зажигалок, и убивался наркотой уже скорее просто по привычке, и всё вроде было нормально до тех пор, пока мир опять не треснул…
6.
Мы с Юлей сразу знали, что это мой ребёнок, чувствовали это рецепторами, появляющимися у людей, соединенных между собой ниткой чувства. Это потом она придумала сказать этому её любовнику, что она беременна от него, и взять деньги на аборт, а сначала мы даже как-то сильнее полюбили друг друга, но эта наша любовь выбросилась из окна где-то между «зачем мне ребёнок от наркомана?» и «а зачем тебе сам наркоман?».
Наверное, я сейчас смешно выгляжу: свихнувшийся наркоман, держащий под прицелом людей, рассуждающий о том, какой он благородный. Да, наверное, это смешно, но таковы уж правила игры в «найди виноватого, если в комнате ты один». А ведь я действительно не хотел этого аборта, и действительно возненавидел этого её любовника и в дополнение еще пол мира…
В это время, в моей голове часто прокручивалась та, первая сцена нашего фильма, дальше которой я не мог смотреть после смерти Олега. У меня было много времени обдумать придуманное нами, и спроецировать всё это на реальную жизнь. Так и родилась моя маленькая теория большого взрыва, теория о жизни, смерти и отчаянии, которая, наверное, и погубит меня (или уже погубила, ведь лишь по прошествии события можно действительно разобраться в его первопричинах, да и то с большой погрешностью).
Вся моя философия и идея, по сути, стара, как мир, и банальна, как кофе с утра. В какой-то степени она повторяет закон зебры бытия и всемирного равновесия. Жизнь (скорее в её метафизическом понятии, к примеру, обретение любви), может в полной мере прийти только после кризиса отчаяния, когда всё валится из рук, вокруг умирают, сажают за решетку и на наркоту, а ты стоишь, и рассматриваешь прямоугольник двери. Ты думаешь, что это твой конец, или уже вообще ничего не думаешь, и тут дверь открывается, и в неё заходит жизнь.
Если вы хотите провести серьезные научные исследования (а я собирался это сделать), то вам необходимо: а) выдвинуть гипотезу, б) провести теоретические исследования, в) провести практические исследования.
И если первые два пункта я легко выполнил в своей квартире, то последним я занимаюсь в данный момент, держа всех этих людей на прицеле…
7.
Если вы знаете, где достать тяжелые наркотики, то уж точно вам не составит труда достать оружие. Я не знаю, как Артур согласился на это (наверное уж слишком много он употребляет), но он мне помог в моих экспериментах Франкенштейна, и стал, как потом скажут СМИ моим подельником.
Основная фаза эксперимента по тому, откуда есть пошла жизнь наша, началась около полудня, когда мы ворвались в редакцию, в которой я работал, с оружием в руках, и взяли моих бывших коллег в заложники. Конечно, причина этого поступка была еще и в том, что пули моих слов и уговоров так и не пробили броню Юли, и не изменили её решения по поводу аборта (а ведь разве ребёнок от наркомана – это хуже чем мёртвый ребёнок?).
Вот сейчас, когда мы совсем свихнулись от наркоты и…
Нет, сейчас, когда меня снимают камеры центральных каналов, и люди со всей страны слушают эту историю в прямом эфире, я и хотел бы обратиться к той, что говорит безумным хрипловатым голосом: «Юля, не делай этого». Как-то более оригинально и образно говорить в данной ситуации просто не стоит. Если она услышит меня, и даст шанс жизни, то отчаяние, в котором нахожусь сейчас я будет вполне логично вписано в рамки моей гипотезы (да, ведь разве может быть еще более глубокое дно?).
А вообще, всё это глупый арт-хаусный фильм с диалогами в стиле Тарковского, забытый на обочине жизни…
И вообще, я знаю, что вы, господа репортеры, украдкой снимаете помещение, и запоминаете, кто и что где находится, чтобы спецназу, притихшему за дверью, в бронированных жилетах и шлемах было удобнее всадить в меня пулю…
, он таким образом хочет дать жизнь ребенку, и рассказывает это в прямом эфире, чтобы услышала юля и её любофниг тоже)
Похожие темы на: Алексей Сергеевич - Найди виноватого, если в комнате ты один