Читай меня
Всем это нравится. Всем должно это нравиться. И пусть это всего лишь самовнушение – да, но я лучше бы промолчал об этом – все просто обязаны полюбить сие. Кто мал, увидит в этом сказку. Кто стар, возненавидит меня за надуманность и возлюбит за осознанную правдивость, простую правдивость. Ее впитал каждый миллиграмм чернил, каждый миллиметр завитушек написанных букв. Мое слово – правда, моя сущность – правда, я – правда, я – свет! Я буду сопровождать вас в темных уголках Земли (также как и сознания), а вы одарите меня пониманием.
У меня нет имени, у меня нет лица, у меня нет начала и конца. С какой стороны ни подойди, ты, будь уверен, оборачиваешься непосредственно к тому, что привык называть глазом. Только если твои глаза поглощают световые волны, то мой высвобождает их, наполняя окружение неистовым свечением, даря успокоение и энергию. Возьми немного их у меня. Ты волен. Это мой сон...
Не хочу ошибаться, но в ночь, когда пересекались весна и лето этого года, я, сидя на лавке, попивая воду прямо из горла бутылки, блуждал по небу взглядом в поисках моей любимой звезды. Смешно, не правда ли, ведь я чаще находил ее внутри себя, а не там, в космическом вакууме, и чаще отождествлял ее со своей жизненной целью, чем с материальным космическим телом. Возьми телескоп, посмотри в дали – вряд ли увидишь, вряд ли заметишь. А я найду просто сейчас, подожди немного, вон же она – пылает ярче остальных, всего-то через полчаса поисков я увидел ее (всего-то, для меня и вечность длится миг). Ярко-оранжевый микроб с красным, слегка коричневатым, окаймлением на небесном полотне. Внутри же меня эта звезда – просторная Вселенная. Я вижу ее границы – я не вижу путей к ним. Звезда овладела мной, просочилась в тончайшие капилляры системы. И среди всех чувств моей души – у нее королевское место. Она обзавелась именем, и имя это дал ей не я. Ее нарекли так еще старейшие обитатели земного шара. Глупо, но ее же не видно и в телескоп, если помнишь об этом. Я наверняка обманываю тебя, именно таковы твои мысли? Не могу сказать что-то веское в ответ. Но вспомни: я – правда. Я называю ее Она, чтобы выделить среди остальных. Как называли ее другие – не столь важно. Разговор идет не о них, а обо мне и моей любимой звезде. Она всегда со мной.
Подул прохладный ветерок, как будто кто-то подал на блюде новейший деликатес: «Ваше освежение, извольте-с!» Первая прохлада нового лета. Я был вынужден отсыпать себе немного этого холодка в футляр, не так много мороза можно достать летом. Однажды во время череды знойных дней, когда градусник термометра побьет рекорды длины шеи жирафа, я разбросаю этого ветерка по комнате, совсем немного, лишь бы не чувствовать себя отбивной на сковородке. Я увидел куда дует этот вышеупомянутый ветер и решил последовать за ним. Знаешь как проще всего обозначить себе дорогу? Напевай! Очень хорошо подходит свист. Ноты твоей мелодии прочно цепляются за тонкие нити дуновения ветров. Присмотрись в каком направлении они спешат. Туда же лежит и твой путь.
Мой шаг был легок. Незаметно припрыгивая, на перекрестке я встретил своего знакомого, далее – своего парикмахера, затем – его собаку, едва отстававшую от него. Знакомый меня сразу не узнал – буду богатым – а парикмахер высказал свое сожаление по поводу того, что я уже три года лысый и вся эта ситуация не имеет удачного завершения. Собачонка уцепилась за меня, честно говоря, я даже не заметил как, и быстро сбежала. Но от этого мой глаз начал кровоточить, а песни стали все грустнее и грустнее. Как будто почуяв мою боль, ветер сменил свое направление, и мои до-ре-ми повели к доктору, который, тем не менее, ничего дельного не посоветовал. Каким может быть врач, который ничего не советует? Абсолютно ничего... Его самого можно в таком случае приравнять к абсолютному нулю в сфере его работы и знаний, с чем я удачно справился.
Проблуждав за переменным ветром до самого утра, я дождался рассвета и сфотографировал его. Рисунок оказался довольно отчетливым, он впоследствии стал гордостью моей коллекции. А я тогда, как делаю это и сейчас, в первые часы жизни нового Солнца отправился к себе домой и занялся сновидениями.
Кромешная тьма, пугающее отсутствие света. Не забывайте, я – свет, мой глаз излучает слепящее сияние, да и Она внутри меня. Но я осматриваю свою черную обитель и просто привыкаю. Привыкаю уже миллион тысячелетий подряд. Я отчетливо знаю что где лежит: слева разбросана бумага с недописанными письмами, чуть далее – пустой аквариум (я еще не придумал чем его заполнить; об этом, впрочем, порассуждаю немного позже), напротив меня – распахнутые стеклянные двери, сквозь которые, тем не менее, тоже не просочилось до сих пор ни единого лучика. А еще позади меня стоит ведьмино кресло, на руках – кандалы, цепи на шее и груди. Я скован. Это мой сон...
В тот день у меня все же было время подумать о том, чем заполнить пустой аквариум. Вариантов было несколько. Давайте рассмотрим некоторые из них. Во-первых, вполне объяснимым было желание залить его водой и запустить туда рыбок. Для тебя это эстетично. Но я не видел смысла в этом: мало того, что в моем жилище ничего не видно, так еще и рыбы немы – ни зрительного, ни слухового наслаждения. Во-вторых, раз уж появилась проблема звукового наполнения, то в аквариуме можно разместить что-либо, что издает шум.
Пункт А: домашнее животное. Учитывая то, что я прихожу домой только для сна, гавканье или мяуканье меня будет сильно раздражать. Кроме того, мои соседи будут против – у них аллергия на шерсть.
Пункт Б: граммофон. Засыпать под приятную музыку. Эта идея действительно многого стоит.
Пункт В: человек. Собеседник, приятель, гипнотизер. Эта мысль рассматривается мной наравне с предыдущей. Это не гуманно, для живого человека в аквариуме слишком мало места, а кромсание его на ломтики или перекручивание на фарш ради экономии места устраняет саму причину его помещения – разговоры либо монологи, что более вероятно, как я предполагаю. Во всяком случае, данная идея мне очень понравилась, и я решил оставить ее на потом. Идея о живом человеке, а не о разрезании на мелкие части.
В-третьих, я мог бы использовать в качестве витрины. Мог бы оставить там тот же граммофон или человека в роли манекена, но куда лучше через стекло смотрелись бы мои цепи. И опять я отложу рассказ о них, мне бы закончить об аквариуме. Четвертым вариантом я выделил преобразование емкости в место для экспериментов, но вновь вспомнил, что я не так уж часто пребываю дома. Итак, вновь пробежавшись по строкам, которые я записал в ходе рассуждений, отбросив все ненужные варианты, я остался ни с чем. Да, идея с собеседником была самой лучшей, но я еще не встречал человека, готового проводить со мной дни среди темноты в пустых разговорах. Я слышал – можно и заплатить. Но расклеив рекламные объявления на столбах, я дождался лишь оскорбительных унижений на них же, которые я побоюсь передать тут даже посредством эвфемизмов. Просто информирую тебя о данном инциденте. Что же на счет граммофона, то он отлично смотрится и вне аквариума, кроме того, акустика была бы совершенно другой. Свою амуницию я решил оставить на месте. Кандалы сделаны из довольно прочного металла, не могу пожаловаться, и цепи весят очень много, намного больше, чем нормальный человек привык поднимать в повседневной жизни. И силы, не хочу показаться лжецом, нужно приложить больше, чем прилагает Земля, чтобы удержать на своей орбите Луну. За долгие века наручники стали продолжением моих рук, металлические поводки – каналами кровеносной системы, слившись, таким образом, с моей любимой звездой. Во время сна шипы кресла впиваются мне в спину, кандалы переламывают кости, цепи тянут полумертвое тело к полу. Я не обращаю внимания. Меня ничего не разбудит, ничего не отвлечет от беспокойного сна, не заставит звезду во мне угаснуть. Каким я был, таким и остаюсь. На вершине восьмитысячников воздух сдавливает твои альвеолы, на дне океанских впадин вода сдавливает тебя в клеточку кроссворда. Меня ничего не изменит.
Итого, я прогулялся по ночному городу (сохранив немного прохлады в футляре); свистел; наведался к бесполезному врачу; сделал снимок восхода Солнца; дома размышлял об аквариуме. Этот сверхплодородный день я не постеснялся отметить красным в календаре и отметить – но уже на следующий день – бутылочкой чего-нибудь крепкого (пусть я занимаюсь этим изо дня в день). И после этого резонно заметил, что пора приступать ко сну.
Сразу отмечу, что засыпаю я очень быстро и нет ничего романтического в описании этого процесса. Я расслабился – кресло со мной, убедился, что все в порядке, что Она на своем месте, что мне будет что тебе рассказать, закрыл око, последний раз в день глубоко вдохнул, выпустил лишний воздух через нос. Отключился.
Это все вокруг меня... я не знаю, как описать. Погрузись в состояние ничего-не-делаю-и-считаю-это-обыкновенным, но тебя как будто все время отвлекают, мешают это сделать. Ты постоянно находишься в этом пассивном состоянии и находишься в шаге от него, не можешь переступить порог в его место жительства – кто-то очевидно тянет тебя сзади за конечности. Там – приятная стабильность и тепло, позади – грубый ливень. Этот же царапающий водопад сам задевает тебя, но тоже почти что, потому что ты на грани. Как на грани жизни и смерти. И не знаешь где именно, к чему же сейчас ближе. Временно остаешься сухим.
– Я люблю сильный. Ты любишь не сильный.
– Ты о чем? – я озадачился.
У меня появился друг. Вернее, два. Первый – моя смерть, которая и обратилась ко мне в эту минуту. Второй – голем, оживленный мной собственноручно, убивший меня и подаривший мне первого друга. Знаешь, очень сложно общаться со своим убийцей и своей смертью.
– Знаешь, очень сложно общаться...
– Со своим убийцей и своей смертью.
– Я очень признателен, что ты экономишь воздух в моих легких, выговаривая за меня мою же мысль.
– Я это знаю. Ведь я – это ты.
– Я хотел бы поспорить.
– Никто и не сомневался...
Опустим. Так вот, сейчас самое время раскрыть все свои карты. Очень не хотелось бы огорчать юных читателей, но в начале произведения – наглый обман, и никакой сказки здесь нет и в помине. Это исключительно моя вина, только я руковожу процессом передачей мыслей в слова и символы, но из предполагаемых сказочных сюжетов ничего не удалось исполнить визуальным способом, мне самому очень обидно, но уже не вернуться назад, многое написано и осталось гораздо меньше.
О своем искусственном человеке. Голема я создал совсем недавно, все по правилам устрашающих средневековых рукописей. Собрав его из частей тогда уже умерших горемык, я вдохнул в него жизнь. Судьба была со мной беспощадна: мое же дитя меня погубило, после чего я и встретил свою смерть, то есть тебя. И стоя здесь на краю – то с тобой, то в мире живых – все внушаю тебе свои безобразные несуразицы, копошусь между извилинами и предлагаю тебе эти неотторгаемые сладости. И все же, смерть, позаботься о моем создании. Я поместил его в аквариум, думаю, тебе понравится. Не балуй его слишком, хорошо? Завещаю тебе ухаживать за моим жильем, навещать знакомых, покупать в лавке в паре кварталов отсюда продукты два раза в неделю, не скучать. Я же выйду. Выйду надолго, мне нужно совершить путешествие. Берегись.
– Там на улице настоящий ливень. Ветер бушует.
– Выбери за руку.
– Интересно, куда он приведет? – уже насвистывая. – Сильный.
– Я люблю сильный. Ты любишь не сильный.
– Заметил? Я – не ты. Мы не одинаковые.
– Я это знаю. Но поздно. Поэтому ты уходишь.
Я вышел под пробивающийся солнечный свет, сгорая от кончиков волос до неритмичных сердцебиений. Сильный ветер сдувал пепел с моей одежды, капли дождя захватывали его в свои оболочки и ударяли его об асфальт. Пепел аккумулировался в лужах, и я видел в каждой из них свое отражение. Чем дальше я шел, тем больше замечал себя, тем больше меня замечали другие. Только в этот удивительный момент все взоры были обращены на меня. А я взглянул на небо. Там Она. Ее тоже все видят, вот чудо!
Ливень стих впервые за миллиарды дней. Я уходил вдаль, прощаясь со многими. Мой слепящий глаз с моим каждым шагом сливался воедино с двумя массивными звездами, поглощая последнюю темноту внутри меня.
Читай меня