Ефим шел, спотыкаясь о камни и собственные мысли, по мокрой от талого снега тропинке. Конечно, гораздо правильнее было бы пойти по расчищенному тротуару, но каждый взгляд прохожего казался ему каким-то резким, кричащим, будто бы все вокруг уже знали, что он сделал.
Сегодня серое весеннее небо как-то по-особенному прижимало его к земле, хотя еще вчера оно было светлым, безоблачным, без всякого намека на нынешнюю темную монолитность. Дорога, ведущая от остановки до его дома, казалась ему в несколько раз длиннее, чем обычно, хотя шел он довольно быстро. «Черт побери, да сколько ж можно курить?!» - подумал он, закуривая очередную сигарету. Горло и легкие уже зудели от терпкого дыма, но другого способа успокоится он не знал. Он отключил мобильный, потому что боялся разговаривать даже со своими друзьями. «Сука! Ну какого черта я поперся в этот клуб, ведь знал, что ничего хорошего там не увижу?! И какая муха меня укусила?.. А ведь он ЕЁ обнимал, я видел! Сраный ублюдок! Я же говорил ему, говорил, держись от НЕЁ подальше, так нет, он же пуп земли, первый парень на деревне, все же девочки кафедры журфака по нему тащатся! А ОНА-то, ОНА, ну зачем?! Я же просил ЕЁ, никогда мне не ври! Господи, ну зачем?!».
Прошла уже целая неделя, как он живет практически на самом дне: не отвечает на звонки, не посещает институт…Самое большее, что он себе позволяет – это выйти в ларек за сигаретами и купить себе каких-нибудь дрянных полуфабрикатов или не менее отвратительной растворимой лапши, от одного вида которой уже начинает мутить. Давно было пора рассказать все, сдаться, ведь хуже все равно уже не станет, ведь эта полу жизнь уже вытрепала ему все нервы. Но по непонятному инстинкту, похожему на инстинкт самосохранения, Ефим чурался таких мыслей, как прокаженного бродягу.
Кусая губы, горькие от никотина, он начал приходить к выводу, что пора все бросить, забыть, как страшный сон. Но что-то держало его, душило, тянуло за короткий поводок, повязанный вокруг его шей, к которому он уже успел основательно привыкнуть. Ведь какая бы ни была жизнь сейчас, это лучше, чем те перспективы будущего, которые так услужливо преподносил его больной, расшатанный от нервов, сигарет и алкоголя разум. «Как же это произошло, зачем я сделал это и почему не остановился? И кто, черт возьми, вложил в мои руки этот нож?! Или это была разбитая бутылка? Говно, что за идиотские мысли?!! Я чувствую, как начинаю тупеть, или, того лучше сходить с ума,…а! это идея! Может подкосить под психа? Авось поверят? Хотя нет, куда угодно, только не в дурку, ни за что! Смотреть каждый день на эти убогие лица? А чем мое-то лучше, чем?! Чем я лучше долбанного психа, если веду себя, как фанатик? И из-за кого, из-за дешевой шлюхи?!! Нет, она не шлюха, она замечательная, просто чудесная девушка…Так какого, она вела себя, как дешевая потаскушка?! Черт, лучше б я, лучше б я вместо него, ведь все равно так жить не могу! А я думал я сильнее…»
Весь погруженный в свои мысли он, наконец, дошел до дома, нащупал домофонный ключ, и, открыв дверь, тенью проскользнул в плохо освещенный подъезд. Зайдя в заплеванный грязный лифт, в котором горела одна пока не выбитая лампочка, он машинально, по привычке нажал на кнопку своего этажа. Приехав, он дошел до входной двери своей квартиры, открыл и вошел. Не разуваясь, он прошел по комнатам и плотно зашторил окна, так, чтоб даже тусклый свет с улицы не проникал внутрь. Скинув ботинки и повесив потрепанную ветровку, он пошел на кухню, и кинул на стол, залитый утренним кофе, купленную снедь. Резко развернувшись, Ефим пересек крошечную, как и во всех хрущевках, кухоньку и подошел к старенькому холодильнику марки «Минск», который едва доставал ему до груди. Оттуда он достал початую бутылку сивухи, купленную им вчера, достал из серванта рюмку, поглядел на нее с каким-то сочувствием, поставил на место и взял граненый стакан. Хотелось есть, и он было уже собрался приготовить ненавистную ему лапшу, но, как ему показалась, выпить хотелось все же сильнее. Налив сразу пол стакана он сходу залил его в себя, лишь слегка поморщившись. Питье сивухи – вот что давалось ему теперь с особенной легкостью и уверенностью. Сев за стол, он налил себе еще паленой водки и опять выпил. Закурил, пододвинув к себе треснутую пепельницу. Ефим решил сегодня основательно набраться и, допив водку, он полез сервант, в котором был припасен неплохой коньяк, который он доставал только в особых случаях. Он решил, что сегодня как раз и есть такой случай. Тело уже плохо слушалось, но это его не смущало. Пил он долго, наслаждаясь тем, как благородный напиток мягко заливается вовнутрь, обволакивая ароматом трав, и потом, уже в желудке, взрывается, обдавая теплом изнутри. Он был уже очень пьян. Сознание медленно покидало его тело. Вокруг была нечеткая, смазанная картина, какая бывает на фотографиях, сделанных на плохих фотоаппаратах. Тут он почувствовал, как окружающий мир начал медленно переворачиваться. От этого стало плохо: плечи обмякли, и ослабшая шея уже не могла держать голову. Он упал, ударившись головой об стол. В руке у него остался не затушенный окурок, который впоследствии выпал и покатился по слегка накренившемуся столу. Упав на пол с потрескавшейся краской, он продолжал тлеть. Запахло гарью…
Звук сирен разорвал тишину утреннего, еще не проснувшегося двора. Из квартиры на последнем этаже пятиэтажного дома огромными черными клубами валил дым. Еще не успевшие толком проснуться перепуганные соседи, выбежавшие на улицу, смотрели наверх и пытались понять, что же происходит, и лишь какая-то старушка что-то очень возбужденно объясняла приехавшим милиционерам.
В этот день небо было чистое и ясное…

Нормал! Часто пишешь такие прозы, или в первой?

Пишу часто,но дописываю редко.Рассеяная я.

Ну вот,все лентяи такие...никто не ответит...

Ой читаю...ну и дох..простите написано...

Интересно,читал на одном дыхании,только отвлекаясь,чтоб ответить тебе в аське!!!

Спасибо,зай!