- Зачем вообще понадобилась вся эта история со сменой вывески?
— Новая музыка, новый персонаж, новое имя. Просто всем пока непривычно.
— А Ларик Сурапов не мог меняться?
— Не мог. (Смеется.) Слишком ретрофутуристичное имя. Как у доброго инженера какого-то советского. Это же детский был проект. В детстве я вдохновлялся всяким ретрофутуризмом, фильмами типа «Барбареллы» и так далее. Оттуда Ларик и появился.
— А эти песни, новые, ты когда начал сочинять?
— Как только закончил старое писать, в 2007-м году, сразу и начал. Альбом «Будь добрым» только этим летом вышел — спустя год или два после того, как был сделан. Бестолково получилось. С другой стороны, смешно следить за реакцией людей, которым перемена стиля кажется слишком уж неожиданной. Надо просто понять, что Ларик Сурапов к современному мне не имеет никакого отношения.
— Ты вроде бы везде в связи с Мишей говоришь про новую поп-музыку.
— Ну а что такое поп-музыка? Я читал где-то, что мейнстрим — это записи, сделанные таким образом, чтобы можно было слушать на бытовых проигрывателях. И тогда вообще хрен его знает… Вот, скажем, Mr. Oizo — это мейнстрим? Поп-музыка?
— Ну в каком-то смысле.
— При этом он в меру авангардный. Мне нравится его подход к сэмплированию. Так что про поп-музыку это хитрый вопрос. Короче, я бы сказал, что я просто все стал делать по-другому — гораздо быстрее, с другими синтезаторами, ну и в целом все стало звучать иначе.
— А почему, собственно? Чем тебя не устраивал хип-хоп?
— Всем устраивал. Просто хочется чего-то нового. И все. Я с самого начала не имел в виду, что Ларик будет продолжаться до скончания веков. Вот сейчас делаем настоящую хип-хоп оперу с крутым названием — «Копы в огне»! Вот это хип-хоп — хип-хоп, как Wu-Tang. Качовый, как из начала 90-х. Так что кто хочет хип-хоп послушать — им туда.
— Как ты вообще будешь в «Икре» играть? Один?
— Один, да, с MPC и контроллером. А все остальные будут танцевать.
— А чего тебе вообще от этих песен самому хотелось?
— Да я под них и сам танцую. Хочу, чтобы людям понравилось новым, не тем, что были раньше. Потому что я иногда сам не понимал, как получилось так, что люди на моих концертах так непохожи на меня самого. Часть старых слушателей пойдет со мной дальше, а тем, кто останется я еще пару песен Ларика,может быть, выложу в жж — нашел в архивах. А что касается амбиций… Не знаю. Смешно говорить про амбиции в России. То, что я говорил про новую эстраду — это утопия скорее. Вообще, я хотел бы делать для всяких певичек с «Муз-Тв» продакшн — ну как в Америке работает продюсер Фаррелл. То есть записывать их, придумывать слова, сидеть с ними в студии сводить, чтобы в результате получались классные песни. Было бы очень интересно попробовать.
— А как ты эти песни сочиняешь? Они же не от текста идут?
— Да, прямо скажем, особо сложного смысла они не имеют. Я в Москве походил по всяким «Cолянкам» и понял, что людям достаточно нормальных барабанов и простой запоминающейся мелодии, чтобы быть счастливыми. Короче, сейчас у меня такая позиция: если в песне есть барабаны и душа, значит, песня удалась. Когда я рэперские тексты писал, там было по две страницы супернавороченных рифм. И слова сейчас сложнее стало сочинять. Меня дико ломает то, что куплет стал четыре или восемь строчек.
— Еще и на английском. Это для меня довольно неожиданно было.
— Неожиданно? Круто. Ну это такая фишечка, а тем, кто этого не понимает, в любом случае со мной не по пути. Раньше я дрочил на сложность текста: навороченные ритмы, сложные смыслы, полуиронии, двойные иронии… Здесь я, наоборот, хотел уйти от текста, как можно больше минимизировать его значение. И английский, в моем случае ломаный, ошибочный английский — мне кажется, это забавно. Я реально мучаюсь, сижу со словарями перевожу. В школе у учительницы была фамилия Карпук, и над ней все издевались, так что не до языка было.
— Это в Пскове? И ты там и музыкой начал заниматься, я правильно понимаю?
— В Пскове, да. У нас была маленькая компания — я, мой друг и мой младший брат. Нас совсем не устраивало то, что происходит в искусстве. Мы занимались авангардом — мы это так называли. Играли авангардную музыку на пружинах всяких, странные звуки записывали. Группа называлась «Ментовский монастырь». Еще снимали кино авангардное на цифровой фотоаппарат. И в какой-то момент ради иронии решили записать рэп. Потому что рэп ведь — это музыка без самоиронии, самая максималистичная, с шапками там и все такое. А мы решили поиздеваться над жанром. Так появилась группа «Пассажир земли». Мы выложили записи на каком-то лоховском портале, кому-то они понравились. Так все и началось.
— Вы это все на компьютере писали?
— У меня был Pentium II, мы подключали сломанный магнитофон, из колонок в микрофон записывали… Там все очень психоделически прямо. Критерием качества сведения было — не сбалансированное звучание, а чем больше наворочено всяких сложностей: маленьких призвуков, дополнительных эх, потусторонних голосов, чем страннее звучало, тем лучше. Такой специальный подход был тогда. Я вообще считаю, что подход — одна из важнейших вещей в создании музыки.
- То есть?
— Ну на чем и как ты сочиняешь музыку. Я вот сейчас сочиняю на маленьком белом сэмплере, работающем от батареек, и маленьком белом синтезаторе Yamaha. А свожу все на этом нетбуке маленьком. Белом. (Смеется.) И больше ничем не пользуюсь, то есть такой специально ограниченный набор. Есть в этом какой-то правильный фетишизм, хотя это трудно объяснить. Допустим, сэмплы у меня только с материальных носителей, только с кассет и пластинок. Ни из какого интернета я ничего не беру. Я считаю, что из таких деталей и складывается хороший продакшн — ну плюс к стандартным звукорежиссерским штучкам.
— А как твои отношения с Москвой вообще начались?
— Мы еще в 2005-м году приезжали с «Пассажиром земли», играли в клубе «Третий путь». Организатор был очень плохой, нас не встретил, денег не заплатил. Мы в первый раз были в Москве и ночевали в метро тогда. Впрочем, концерт хорошо прошел — у меня голос сел, я хрипел всю дорогу. Некоторые песни мы сочиняли уже в поезде. На самом деле, я даже скучаю по временам такого разгильдяйства в отношении музыки. Потому что чем более разгильдяйский подход, тем лучше получается, как оказалось.
— А переехал ты в Москву когда?
— Прошлой осенью. Там такая странная история была. Я переехал к женщине, мы договорились, что я ей буду делать продакшн — она хотела петь. Я поймал в Пскове попутную грузовую машину, мы погрузили туда кучу вещей, синтезаторы, проигрыватели, и я приехал к ней. А на второй неделе случилос то, чего я больше всего боялся… В общем, там была история, которая могла бы сгодиться для сценария фильма. В какой-то момент я минимализировал свои вещи, чтобы можно было все унести в руках, взял чемодан — и ушел. Вот так я переехал в Москву.
— А у тебя есть ощущение, что много новой российской музыки вокруг? Что ты об этом думаешь?
— Ну хорошо, наверное, что ее много. Но это такой стандартный ответ, лучше говорить конкретно про каждого. Допустим, Padla Bear — я первый раз послушал в «Солянке», на «Трагедии в стиле рок». Забавно, что он звучит, как какой-нибудь Майк Науменко; у него голос как у восьмидесятских рокеров, которые записывались на кухне. И это хорошо, потому что пока вроде в современной российской музыке никто не касался темы кухонного рока. Но мне не нравится, что он спекулирует современными трендами. Первый альбом назывался «Hipster»…
— Ну это же только вначале было, чтобы его заметили.
— Да нет, сейчас он написал песню про 2012 год! Я на альбоме Ларика Сурапова, когда его записывал, «2012» специально запикал, чтобы не было слышно. Мне не нравится, когда музыка о каких-то конкретно современных вещах. Свиной грипп, Барак Обама, хипстер… Про кризисы петь — это кошмарно, мне кажется.
— А надо как?
— Надо, чтобы через 20 лет было понятно, о чем эта музыка. Чтобы она не привязывалась к каким-то местечковым современным темам. Чтобы она
универсальная была.
— Кто тебе еще нравится из наших?
— Мне нравится Рома Муджус. У Ромы хороший вкус, он думает, что делает. Еще… Хорошо, что Tesla Boy появились. Девочкам есть, что послушать! Хотя, на мой взгляд, делать качественный восьмидесятский поп и никак его не модернизировать — странно. То есть, не знаю, наверное, слишком гордо так говорить, но я стараюсь те же 80-е в другом звуке представить. Как бы наизнанку вывернуть. А Tesla Boy слишком скрупулезная имитация того времени. Может быть, это в своем роде и хорошо, но мне нравится что-то модерновое, то, что нельзя отнести к какому-то конкретному стилю.
— А чего ты вообще слушаешь сейчас?
— Сейчас посмотрю… (Достает плеер.) Мне очень нравится «Мумий Тролль» в последнее время. Мадонна. Есть такая австралийская группа The Presets — они необычны в рамках этого электропопа современного, у них достаточно странный имидж, мне нравится. Единственный, кого я слушаю из хип-хопа, — Q-Tip, он настоящий какой-то. Мне очень близок подход Курехина, я в диком восторге от некоторых его песен — «Детский альбом» прямо вот гениальный. Еще вот «Кар-Мэн», Титомир и Лемох — вот эта эстетика конца 80-х-начала 90-х, но не такая, которая сейчас популяризируются, а вот… Не знаю, есть в этом какие-то корни русскости, и если их дух перенести в наше время — это тоже интересно. Beastie Boys, всякий старинный хип-хоп — ну это уже в плане подхода к звуку: мне нравится, как звучат большие заревербованные барабаны, синтезаторы Yamaha DX7.
— Расскажи еще про «Копов в огне». Это действительно опера прямо?
— Это натуральная опера, да, там сюжет очень крутой навороченный — детективный, с секретными персонажами, с интригой. Такие «Старски и Хатч», положенные на классический хип-хоп золотой эры. Но при этом происходящий в Москве, дерзкий, с выстрелами, с наркомафией. Хотя наркотики там не грязно изображены, а как в комиксе — лубочные такие наркотики. Мы сейчас репетируем, с костюмами, декорациями, все дела… Мне нравится.
— А ты кого играешь?
— Я играю одного из ключевых персонажей, молодого копа Пипи. Он самый неопытный и при этом — за мораль.
— И когда вы уже это доделаете?
— В Питере в середине декабря на фестивале «Электромеханика» будет предпремьера. В Москве в конце января где-то будем играть. Ну и это будет на дисках, как радиоспектакль.
— А что дальше, ты как планируешь? Misha так и останется англоязычным проектом?
— Вряд ли. Английский — реплика самому себе, ответ прежним сложным текстам. В данный момент я пишу новый альбом на русском. И танцевальную поп-музыку продолжу, делать скорее всего. Сейчас вот работаю с одной поп-певицей, делаю ей продакшн. Хотя хочется, конечно, придумать музыку, которая непохожа на то, что было раньше, вообще никак. Притом она должна быть понятной не только для умников. Потому что — сейчас же обмусоливаются старые времена. Ренессанс 60-х, 70-х, 80-х, 90-х. А дальше уже идут 2000-ные. И непонятно, что возрождать. Короче, крутые времена требуют крутых решений, а ренессанс ренессанса — это чего-то не то.
|
