В этот день весь мир был словно вылеплен из воды. Как будто кто-то на небе по неосторожности пролил вниз еще горячий чай, как машинистка на клавиатуру пишущей машинки. И, уже остыв в процессе падения из чашки, мутные капли красили всё вокруг в тусклые, холодные цвета.

- Бени... Мы же будем жить вечно? Разве нет?...

Однородное серое небо за мутным стеклом окон. Вся жизнь осталась по ту его сторону. Те самые улицы прекрасного Рима, заполненного уличными торговцами и банкирами в паре кварталов от них, светскими беседами за дверьми салонов и проститутками у тех же дверей. Нищета и великолепие словно застрявшей где-то в середине 19 века Италии сводили с ума молодого журналиста.

А когда-то - в прошлой жизни? - он ведь шел по этим улицам в компании лишь с собственными мыслями. Налетая на прохожих, спотыкаясь о камни, смотря вперед и не видя ничего перед собой. Ведь это особенное состояние души - быть никому не нужным. Да, были русские и польские эмигрантки на одну ночь - но нет. Слишком мимо кассы. Это не та Нужность. Как и каменщики, которые слушали его речи. Верили им. Но какой от этого толк, когда им было нечего есть большую часть времени. Когда руки гниют и кровоточат от кусочков штукатурки, забившихся в трещины между мозолями, когда не видно никого в двух метрах из-за пыли, которая проникала в пропитанные потом волосы. Кстати, очень не везло тем, кто не успевал коротко подстричься Его гневные социалистические речи - да, замечательно. Но атмосфера немного не располагала к тому, чтобы эти люди шли на баррикады... Опять не - нужность. Бес - смысленность.

В той же жизни он оставил и кровавое рейнское небо. Грохот артиллерии. Ночные температуры намного ниже нуля, когда подметки ботинок примерзали к почве. Мучительные дни, когда ветер, дувший в их сторону, приносил запах разлагавшихся трупов с металлически-сладким привкусом. Голодные недели, когда австрийцам удавалось огнем артиллерии уничтожать походные кухни, и солдаты оставались без еды, когда доведенные до отчаяния люди съедали соломенные чехлы своих фляжек. И такие же бесконечные дожди. Они шли неделями. Месяцами. Размывая канавы, куда мертвые тела сваливались сами, без помощи человеческих рук.

Но он все-таки нашел себя. И он помнил, как Рим все-таки пал. И у него появились таки друзья. Союзники. Братья. Многие ветераны фашистского движения, зарабатывавшие себе на жизнь журналистикой, будучи не связанным ни с какой редакцией, пошли под проливным дождем на вечный город в черной рубашке и каске на голове. У кого-то в руках были старые карабины времен войны с Пруссией, которыми даже уток на охоте запугать было сложно. Кто-то просто брал со двора заточенную лопату или вилы и шел на штурм дворца короля. И его безупречный блеф был оправдан... Ведь Бенито помнил, как сначала десятки, а потом сотни и тысячи людей начали понимать, что их ждет не совсем то будущее, которое им нужно. И что сами они не - нужные для этого будущего. Начали понимать то, что молодой журналист из Романии понял уже намного раньше. И понял, как использовать это в своих целях. Тогда началась его новая жизнь.

(Потом его называли дуче. На него молились миллионы. Его танки изъездили всю Европу вместе со стальными панцирями Адольфа. И любая, совершенно любая итальянка - могла быть его. Безраздельно. Но он понимал, что это какая-то искусственная нужность. Наигранно. Пластмассово и неинтересно. Как с той шлюхой с главной площади рима, которая была его Первой. И самым памятным. Которая за жалкие лиры сказала ему впервые: "Ты нужен мне". Шлюха с той самой площади, перед которой ему пришлось выступать спустя двадцать лет... Когда люди жадно ловили каждое его слово. Да, судьба иногда играет весьма жестко и нечестно.)

А теперь, весной 45-го, он остался почти один. Почти. Ведь он остался нужным. И это именно та нужность, которую он искал всю жизнь. И он если еще не знает, то чувствует, что это последний рассвет. Что завтра солдаты союзников уже будут слишком близко, чтобы он опять смог убежать. И тогда Муссолини расстегнёт свою серо-зеленую куртку, впервые в своей жизни избавившись от страха, и произнесёт отчетливо своему палачу:

- Стреляйте мне в грудь.

Но он еще не знает, что та, что разделила с ним последнюю ночь, та, для кого всю жизнь не было в мире других людей, кроме него, кинется под дуло автомата первой...

А сейчас они все еще лежат вместе на старенькой кровати в этой комнате среди почти голых стен. И не поймешь, то ли пули, то ли капли дождя барабанят по крыше в этом сером-сером мире за окнами.

- Бени... Ну почему ты раньше был ко мне так холоден... Да-да, я несу чепуху и чушь... но все таки... Зачем? Ну теперь уже мы точно вместе, правда? Мы ведь не умрём никогда-никогда... Честно? Пообещай мне?..