"Ты будешь там работать", - сказала она, и Дима стал уборщиком одного из корпусов. Ему разрешили думать, когда захочется, только при этом в руках крепко держать швабру. Ему все нравилось, и он стал нравиться персоналу больницы, потому что они нашли его добродушным сумасшедшим, которого можно порою пожалеть, говоря, например, "Такой молодой, а прозябает здесь. Ах, ему бы настоящую мужскую работу, будь он в своем уме..." Несколько недель Дима ночевал у своей спасительницы, которая с одолевающим ее отчаянием пыталась соблазнить юношу. Но каждую ночь он засыпал мертвым сном, в ней ничего привлекательного не находил, скорее воспринимал ее как добрую старушку, приютившую внука.
Не могло это продолжаться долго, и не продолжалось. После нескольких часов безответных ночных ласк, до того заботливая женщина стала холодна. Утром, за очередным завтраком вместе с Димой она произнесла: "Ты ведь можешь жить не только у меня, тебе платят зарплату..." Тем же вечером она не стала ждать Дмитрия у проходной, чтобы отвести к теплой и удобной постели. Он простоял там полчаса и вернулся обратно в здание больницы. Пройдя по гулким коридорам, стараясь не встречаться взглядом с пациентами и дежурными медсестрами, Дима вернулся к чулану, в который после уборки он складывал тряпку, швабру, ведро и моющий порошок. Разложив свои вещи, он заснул там, на полу, стараясь оказаться поближе к трубе отопления.
Получаемую зарплату Дима тратил на покупку орехов, сыра и хлеба в магазине, до которого во время обеда довели его другие две уборщицы. На большее денег не хватало, впрочем, другого Дмитрию и не нужно было. Для обустройства чулана ему подарили старый продавленный матрас и огромную подушку с перьями. Заведующая хозяйственной частью заботливо отдавала Дмитрию забытую больными одежду, отчего у него появился даже небольшой гардероб. Обедая в столовой больницы холодными остатками из общих кастрюль, Дима чувствовал себя почти счастливым. Но не до конца, ведь он не нашел свою Дарью.
Ее не было среди медсестер Долгоградской больницы, он знал их теперь всех. Они были с ним порою ласковы, а чаще смеялись над ним. От тяжелого бремени неразделенной любви голова Дмитрия однажды теплым вечером склонилась на бок, а в тело вошла бесконечная слабость. Заболев, Дима не находил себе места. Он потерял аппетит, перестал работать, забывал спать и постоянно ходил по коридорам больницы, едва шурша подошвами подаренных ему тапок.
В завершении трех дней утомительного испытания бессонницей, Дмитрий слабыми руками открыл дверь своего чулана и, дрожа всем телом, вытащил оттуда матрас и все свои вещи. Затем он зашел внутрь, закрыл за собой дверь и в беспамятстве лег на прелые и дурно пахнущие половые тряпки, которые слетели с батареи, на которой сушились. На лице Димы была печаль, вернее, детская обида оставленного одного дома ребенка.
Медсестры решили, что Дима сбежал, забрав какую-то одежду и оставив остальную в коридоре. Только вышедшая через два дня из отпуска уборщица открыла своим ключом чулан, в котором царило пугающее безмолвие. Но, когда параллелепипед света из открытой двери размыл темноту угла, в котором лежал Дмитрий, раздался шепот "Да..."
Потом Диму аккуратно подняли на руки врачи и отнесли в палату реанимации. На простыни, отдающие желтизной, положили с виду безжизненное тело молодого человека. Худое и измученное жаждой и голодом, оно своим видом вызывало отторжение. Только через два дня бережного ухода нескольких врачей, перестало возникать ощущение, что в этом теле нет жизни.
Когда Дима открыл глаза, на их поверхности, словно пленкой, блестела надежда. Он хотел, чтобы перед ним в момент пробуждения стояла, заботливо склонившись, Дарья, одетая в аккуратный белый халат. Но ее теплая улыбка не встретила его, только какой-то незнакомый врач что-то саркастически сказал, подметив выражение на лице юноши. Дмитрий медленно закрыл глаза и заплакал.
Его выписали через неделю, врач пригрозил Диме, что если такое повторится, его отправят в психушку и никогда не выпустят. "А там вроде бы нет медсестер...",- произнес он и улыбнулся.
Дмитрий снова взялся за швабру, задумчиво проходя с нею каждое утро и вечер, гулкие коридоры. Медсестры стали ему еще реже улыбаться. Пациенты, один за другим становились наглее, видя его нежелание отвечать на их оскорбления. Сначала - просто издевки, затем - настоящие унижения. Словами все не ограничилось, и однажды один низкорослый мужчина, растолстевший, словно груша, и нарастивший на лице большие ярко-розовые бородавки, вылил на Диму стакан густого клубничного киселя. Это вызвало у остальных такую бурю восторга, что это милое увлечение стало повторяться изо дня в день. Особенно смешило больных растерянно наивное выражение лица человека, с волос которого скатывались розовые капли.
Пациенты менялись, но общий тон их отношения к бездумному уборщику только яснее вырисовывался. На его постоянную улыбку выливалась грязная вода из ведра, в котором он замачивал швабру. Некоторые щеголевато подходили к нему, выдирали клок волос, а затем, убрав руки в карманы, пританцовывая, удалялись. Кто-то любил подойти к Диме, и, глядя прямо в глаза, плюнуть ему на одежду. Били только в шутку, не пытаясь заставить плакать или лежать в бесчувствии на полу. Всего лишь оплеухи или подножки.
Однажды ночью Дима приподнялся с матраса, который ему снова занесли в чулан медсестры, разбуженный громким криком во все горло, который словно эхом прокатился по коридорам. За криком последовала брань и звуки хлопающих дверей. Потом все стихло, за больного в белой горячке схватились санитары и, скрутив, поволокли в палату. Мужчина в их руках извивался и шептал: "Простите". Дима заснул.
Утром он, вымывая пол, наткнулся на лужу блевоты, рядом с которой сидел на лавке, оббитой линолеумом, Александр. Это он вчера был жутко пьян, а сегодня почти трезв и болен. Это в его мутном взгляде пульсировало отвращение к содеянному. Именно он повесил свои шнурки и галстук на спинку пружинной кровати с утра, а затем его начало безудержно рвать. Лицо Александра под немного волнистыми короткими светлыми волосами было покрыто мелкими каплями пота. Скривив губы, он сглотнул.
Дмитрий начал по частям собирать бывшее содержимое желудка мужчины в пакет для мусора. Саша, оторвав взгляд своих больших серых глаз от пола, посмотрел на Диму. "Убираешься?" "Да". "И что, противно, наверное?" "Нет".
Александр привстал, закрывая себе вид на лужу дрожащими ладонями. "Черт возьми, как противно!" Он перешагнул через нее и шагнул к Диме, который тут же от страха попятился. "Да как такое можно нравиться, это дерьмо?" Юноша что-то невнятно пробормотал.
"Ты - кто, идиот?" Дмитрий прошептал "Нет". Александр повторил вновь: "Ты идиот?" Дмитрий оглянулся по сторонам, ища помощи медсестер и врачей. Мужчина крикнул: "ИДИОТ!!!",- и начал приближаться к Диме, протягивая руки к его шее. Тот отскочил назад и ударился о стену затылком. Через мгновение Саша уже заливался безудержным смехом. Он опустил руки и, подойдя к Диме вплотную, отвесил ему щелбан. "А может быть, просто, б-б-б-б-б-олван...",- произнес он с заиканием.
Затем Александр развернулся на каблуках расшнурованных туфель и широкими шагами удалился. Дима, убрав остатки грязи с пола, пошел мыть руки в туалете. Намочив лицо, он долго стоял и смотрел на свое отражение в зеркале, наблюдал, как капли воды стекали с его белой кожи. Приблизившись ко второму Дмитрию, он шепотом спросил его: "Идиот?",- и улыбнулся...
Через день они вновь встретились в коридоре. Дима нес ведро с водой, а Александр сидел на стуле, разговаривая с другим больным, пристроившимся рядом. Приметив Диму, тот что-то начал шептать Саше на ухо, ехидно улыбаясь. Когда Дима приблизился, он встал и пошел в свою палату, задев своим плечом плечо юноши и обдав его своим гнилым дыханием.
Когда Дима шел мимо стула, на котором сидел Александр, тот поднял руку в знак приветствия и сказал: "Стой, идиот. Куда спешишь?" Дима замедлил шаг, но не остановился. "Куда же ты?",- Саша остановил его, дернув за рукав. "Мне убираться надо",- пробормотал Дмитрий: "Мне нужно работать, а то меня уволят". "Да кто тебя уволит, дурачина?",- мужчина смеялся: "Из тебя такой хороший клоун. Тебе доплачивать надо".
Дима смотрел на Александра с недоумением, клоуном его еще никто не называл. "Ну, что ты смотришь на меня так, юродивый? И ведь точно, юродивый. Сядь!" Диму усадили на освобожденный недавно стул. Ведро с водой пришлось поставить под стул, чтобы ненароком не задеть ногой и не разлить. Потом еще убираться час.
"Ты всем своим видом так просишь что-нибудь тебе дать. Скорее всего, пинка",- смеется: "Ты слишком добрый. Ты добряк в этой жизни, таких, как ты, мало, но как раз хватает, чтобы всякие уроды могли проламывать пустые черепа и дробить улыбающиеся лица. Ты добрый, и это добро в тебе притягивает все зло во мне, аж к горлу подступает". Здесь он ткнул Диму в плечо и задумался.
Его мысли были о добре, старом добром добре, в пенных волнах которого плескаются насильники, убийцы, наркоманы и паршивые писатели. Саша совсем забыл про своего собеседника, и глаза его закрылись. Под веками он видел не обычных разноцветных блох, ползающих по черному полотну занавеса, а шарик земли, кружащийся на кончике длинной, поднятой вверх, шпильке женской туфли, надетой на волосатую ногу с пульсирующими венами, из которой торчит нож.
Александр, открыл глаза и, смачно выматерившись, ударил себя рукой по щеке. "П-п-п-п-п-п-пока, юр-р-р-родя",- сказал он, встал со стула и ушел. Дима сидел еще двадцать минут, и ничего толкового не пришло ему в голову, что бы можно было обдумать.
Следующей ночью Дима спал в комнате отдыха для больных, где те по вечерам собирались смотреть большой черно-белый телевизор с выпуклым экраном. Расположившись на скрипящем диване, обитым толстой искусственной кожей, Дима почти заснул, невольно морщась от запаха кислой мочи и газов, которые впитались в диван за годы использования. В дверь постучали, потом начали бить тонкую фанерную дверь. Она была закрыта Димой изнутри ключом, который ему подарила администрация. Послышались бранные крики:
"... твою, выходи, му*ак, выходи, я сказал. Я знаю, бл***, ты там, прячешься, гнилой уродец..."
Винты, на которых держалась дверь, стали понемногу выходить из своих гнезд под натиском ударов. Само полотно двери трещало. Дима заметался по комнате, ища укрытия. Встреча с пьяным Александром, судя по всему, не предвещала ничего хорошего. "Эй, святоша, я иду к тебе, я уже близко. Поглажу твою безгрешную голову, заодно твой нимб поглажу. Только доберусь до тебя". Дима утаился за телевизором, прижавшись к его пыльному заду, и дрожал всем телом. Он боялся побоев, слишком много раз ему приходилось терпеть боль, причиняемую другими людьми. Казалось, дверь вот-вот выскочит.
Внезапно, послышался резкий крик. Сашу ударили по спине резиновой дубинкой. Ее хранил у себя на всякий случай охранник больницы. Еще один вскрик - удар по голове. Дверь задрожала, за ней начали борьбу несколько человек. Александра, после того как он потерял сознание от боли, связали и отнесли комнату охранника. Дежурный врач начал искать того, кто пронес внутрь больницы спиртное.
Дима, успокоившись, лег обратно на диван. Он представлял, как Александр сейчас, избитый и связанный, сидит на полу, прислонившись к холодной стене, без сознания, и как из его губ медленно стекала струйка слюны, смешанной с кровью. Затем он подумал о Дарье, ее лик предстал перед ним во всем своем обаянии и непорочности, которую он ей приписал, и заснул.
На следующее утро он, как обычно, мыл пол в общем коридоре. Мимо него проходили люди с безразличными лицами, у них воняло изо рта. Они шли умываться ржавой холодной водой, чтобы потом пойти на завтрак. Дима постоянно оглядывался, опасаясь встретиться с Александром. Он подошел со спины и положил руку на Димино плечо.
"Прости меня, пожалуйста, прости...". Когда Дмитрий развернулся, Саша попытался задушить его в своих объятьях. От него пахло спиртным и грязью. Он еще не умывался. Он одной рукой прижал Диму к своей широкой груди, а второй с необыкновенной нежностью гладил его по голове. Дима отпирался, но не мог вырваться, к тому же, позади него стояло полное ведро.
"Я искал, искал тебя с самого утра! Прости, прошу тебя, прости!" Дима с осторожностью в голосе произнес: "Конечно, да, конечно. Не надо, правда, не надо". Но Саша уже плакал, прижавшись лицом к лицу Димы. Его слезы падали Диме на свитер. Он шептал: "Я сам себя ненавижу, я ненавижу себя, я - мразь". Дима, молча, слушал извинения.
"Так дай же, дай же я... О, вновь рожденный Исус!" Саша отступил от Димы на четверть шага, схватил его запачканные руки, и начал лобызать. Он целовал их страстно своими пухлыми бледными губами, пока удивленный донельзя Дима не стал вырываться. Правую руку Саша отпустил, зато двумя руками стал держать левую Димы. "Отпусти, перестань, не надо. Не надо!"
Александр отпустил вторую руку и произнес: "Хочешь, я п-п-п-п-поцел-л-лую твои стопы?!" Дима крикнул "Нет!" и отпрыгнул назад, опрокинув ведро с водой, от уже опустившегося на пол мужчины. Вода растеклась по полу и омыла колени Александра. "Вот он я, стою перед тобой, святым. И все же нету мне прощенья!" Саша смотрел на Диму, приложив обе ладони к сердцу. "Я каюсь, грешен, каюсь, прошу прощенья."
"Не надо, не нужно, я прощаю, пожалуйста, прощаю. Зачем Вы меня боготворите?" Александр произнес: "О, да, я сотворю из тебя бога!" Когда он поднялся, немного отдышался и вытер слезы с лица, к нему подошел врач и вежливо попросил пойти с ним. Саша согласился, слегка поклонился Диме и ушел. Дима опустился на колени и стал собирать тряпкой воду обратно в ведро. В памяти стойко держалось ощущение прикосновение Сашиных губ к коже рук.
Не прошло и двух дней, как Дмитрий и Александр вновь встретились. "А ты, оказывается мерзкий тип!" Дмитрий молчал, опустив взгляд. Он понимал, что спорить в любом случае бесполезно. "Заставил меня рыдать как девчонку. Я что, похож на плаксивую девушку?" Димы медленно покачал головой из стороны в сторону. "Если б я был трезвый, я бы тебя убил, уничтожил. Ты, жалкое создание. Никчемный уродец".
Дима так и не находил, что можно сказать. Саша подступал, весь он принял угрожающий вид. Юноша вздрогнул, когда тот сделал еще шаг: "Пожалуйста, отстань! Что ты хочешь от меня, что тебе нужно?" Александр остановился и задумался на секунду. "Я хочу, чтобы ты плакал". Он приблизился вплотную к Дмитрию и взялся за его шею. Дима не двигался. "Я буду душить тебя, а ты плачь! Я хочу, чтобы ты ревел как ребенок".
Он начал постепенно сжимать шею Димы. Два больных, проходивших мимо, с удивлением оглядели участников разговора, но прошли мимо. Лицо юноши наливалось кровью, краснело. Он тихо застонал. "Плачь, я тебе сказал! Реви!" Димы пытался разжать руки, но у него не получилось. Он впился в них ногтями. Саша разъяренно произнес: "Не уйдешь". Хватка усилилась. Диме стало не хватать воздуха, и он заплакал.
Крупные слезы стали накапливаться в уголках его глаз, а затем спускаться по лицу двумя солеными ручьями. Саша улыбнулся и отпустил Диму. Как раз в это время в конце коридора показалась группа больных во главе с медсестрой, спешившие на процедуры. Пытаясь отдышаться и приходя в себя, Дима прислонился к стене. Александр, убрав руки в карманы брюк и насвистывая что-то веселое, медленно удалился.
Они не виделись несколько дней. Александра выписали, Дмитрий начал постепенно забывать все странности случившегося. Но не тут то было. Александр появился вновь, через две недели. Он был немного пьян и покачивался при каждом шаге. Удивительно было то, как его пустили внутрь. Александр пришел за Димой.
"Привет, а я за тобой. Пришел пообщаться и выйти с тобой в люди!" Дима смотрел на него широко раскрытыми глазами. "Ты хочешь прогуляться? Такая классная погода". За окном шел мелкий и противный дождь. Саша протянул свою руку и произнес: "Пойдем, отдохнешь от работы". Дима посмотрел на ведро с мутной водой, стоявшее на полу, и протянутую к нему руку и согласился. "Хорошо, я пойду".
Они прошли мимо разозленного охранника, который при этом все же не проронил ни слова, и направились в центр города. Там Саша предложил зайти в ресторан и хорошенько наесться. Дима, давно привыкший к однообразной пище больничной столовой, был поражен вкусу даже небольшого тоста.
"А я выпью. И тебе предлагаю выпить". Саша выпил несколько рюмок водки и заметно опьянел. Дима выпил полрюмки, не сумев осилить полную, и уже чувствовал тошноту, в голове начало кружиться. "Ты просто никогда не пил. Поэтому тебе особенно должен быть интересен этот процесс. Процесс превращения из человека в свинью". Александр тихонько хрюкнул. На него оглянулись посетители ресторана, сидевшие за соседним столиком. "Нам давно пора отсюда уходить, здесь отвратительно".
Выплюнутые стеклянными дверьми, они стали блуждать по темным дворам и узким переулкам в соответствии с только одному Саше известным маршрутом. В конце концов, они набрели на недостроенный гаражный комплекс, входы в который были кем-то раньше опечатаны, а чуть позже - кем- то открыты. Спустившись вниз по асфальтной дорожке, спутники пришли в основной зал гаража. Здесь шумела с дикой громкостью музыка, и прыгали на месте десятки людей. Александр с кем-то незаметным поздоровался и пошел в сторону импровизированного бара, построенного наскоро из ящиков из-под спиртного.
Через несколько минут Александр и Дмитрий уже сидели на полу и выпивали. Причем первый из них пил виски, а второй пробовал вино. Вино Дмитрию понравилось намного больше водки, и он выпил два бокала. Голова продолжала кружиться, но тошнота куда-то пропала. Саша же пьянел все больше.
Неожиданно встав, он двинулся прочь от Димы и исчез среди извивающихся тел танцующих. Юношу начало клонить в сон. Сквозь дрему к нему в голову проникали размышления о грехе. Груда грязных, поношенных людей с выпитыми мозгами и без любви вот так танцуют, веселятся, забывая о своем ничтожестве, развратничают и превращаются в сухую шелуху. Снаружи эта шелуха, в которую они превращаются, очень похожа на них. Но внутри она пустая. Поэтому, если ее тронуть, она рассыплется и, подхваченная случайным порывом ветра новой моды на новое извращение, улетит в никуда, чтобы там превратиться в ничто.
Это разрушение, демонтаж человека с последующим списанием в утиль души в состоянии "на ходу" и продажей в ломбард угловатого, сморщившегося тела. Дима вздохнул, подумав обо всем этом, наклонил голову набок и заснул.
"Вставай, б**, пошли уже на*** отсюда. Я просто..." Дима получил оплеуху и моментом проснулся и встал с пола. Они пошли на выход, Саша несколько раз останавливался по пути наверх из гаражей. "Мы пойдем к моей семейке, в мою о***ную семью!" Они поймали такси и поехали.
Через двадцать минут желтый свет фар вызвал из темноты серую облупившуюся стену жилого дома, в котором жил Александр. Он вынул из кармана небольшой потрепанный кошелек и достал оттуда смятые купюры.
Они зашли в лифт, Саша нажал подплавленную огнем зажигалки кнопку этажа. Дверь им открыла женщина в розовом халате, судя по всему только что проснувшаяся. Это была жена Александра, увидев меня, она устало потупила свои зеленые глаза. "Заходи, дорогой. Ты не один?" "Конечно, нет, не видишь? Отойди, дай пройти".
Оттиснув ее, неохотно уступавшую, от двери, он прошел внутрь и повлек за собой Диму. Едва они успели снять обувь и повесить на крючья одежду, растворилась дверь в детскую, и оттуда выбежали две маленькие девочки. Они были одеты в белые накрахмаленные пижамки и кричали тоненькими голосами: "Папа! Папа! Папа пришел!"
Александр спустился на колени, и дочки обняли его с двух сторон. "Мы так скучали!" "Я тоже скучал, дорогие". Свободными руками он достал сигарету и сунул ее в рот. "А ты не будешь ругаться с мамой?" Саша поднес зажигалку между двух покрытых белой тканью плеч к сигарете и закурил. "Фи, ты опять куришь! Фи, это так противно!" Они продолжали обнимать отца, прижимаясь лицами к его колючей шее.
"Ты их прокуришь! Отпустите папу, ложитесь спать!" Девочки отпрянули от Александра, испуганные громким голосом матери и, не проронив ни слова, ушли в свою комнату. Трое человек направились в тесную кухню, которая почти сразу доверху наполнилась клубами дыма. Жена Александра тоже курила и, стряхивая пепел с сигареты, укоризненно смотрела на него. Он, удивительно спокойный, наливал себе рюмку водки и выпивал молча. Дмитрия одолевала усталость и тяготила напряженность, которая зажала тисками их троих.
Спокойствие нарушил Александр. Он бросил рюмку на пол, и та, стукнувшись, но, не разбившись, покатилась под стол. Его жена вынула сигарету изо рта. Ее рука начала дрожать. Дмитрий рассмотрел широкую сеть морщин на ее сухой желтой коже. Она прикрыла глаза. В следующий момент все перевернулось. Александр отодвинув стол, двинулся в сторону жены. Она, пытаясь избежать его ударов, стала бегать по маленькому пространству кухни, но почему-то за ее пределы не выходила.
Дмитрий зажался в угол и, прижав руки к лицу, пытался спрятаться. Когда Саша поймал за волосы жену и два раза ударил в затылок кулаком, она пронзительно завизжала. Послышался плач из детской. Не выдержав, Дима выскочил из кухни и, заткнув уши пальцами, сел в углу прихожей прямо под свисавшими куртками и пальто.
Удивительным образом все стихло, и только редкие всхлипывания доносились из разных комнат. Тяжело прошагал в сторону балкона Александр, запахло сигаретным дымом. К Диме подошла его жена и, в абсолютной темноте, держа его руку своею влажною рукой, отвела его к постели, разобранной на кухонном диване. Дима, раздевшись и сложив вещи на стул, стоявший рядом, залез под покрывало и заснул. Она незаметно исчезла.