вскрытие ножом консервной банки жизни,
оголенность худосочного провода моей правды.
живые поэты по осени капризны
в выборе масти оставшейся карты.

строчки боли в пыли моей кожи,
чавкает мессивом в ведре виска.
меня не станет вскоре и похоже
лишь брови заколышатся в предверии конца.

имена замазываются раствором глины,
тела разлагаются под шляпкою гвоздя.
я путаюсь в белых нитях паутины,
предвкушая кокон мохнатого паука.

я согреюсь в морозильной камере гроба,
под шерстянным одеялом земли так легко.
мой стих струится паром из сугроба
людей снегов...
в открытое окно
просится прогулка, в угоду её порезов,
из рыбы во птицу переименовываю стан,
дабы клюнуть в темечко заболтавшихся бесов,
на моем примере осуществляющих план.

все получится непременно, время - не бесконечность,
стрелки царапают лезвием косы,
вторая ступень из свинарника в Вечность
на лбу остывает прощанием слюны.

приготовьте заранее ткань к пошиву смерти,
сбейте коробочку куда можно лечь.
ко мне прислушиваются лишь прыщавые дети,
замешивая в сере эту пророческую речь.

колкие звуки из жабр опущенных барынь
ласкают слух в моменты тоски,
когда каждый прохожий - греховный Каин,
бросает под ноги мозга куски.

я пальцы - на перья, перепонки - за вены,
мясо губ фаршем - за твердую кость.
не дождусь звонка и большой перемены,
ибо в ваших кругах я постоянный гость
нежданный...
бременем вставший поперек горла,
проказою лица провоцирующий блев,
да и давно заржавели стихотворные сверла,
уродующие лоботамированием череп слов.

дыши ровно...в тошнотворных трактирах,
всегда можно нажраться всласть.
главное от запаха постоянно быть в силах,
консерва жизно просто навсего скислась...