В три я перестал расти. Кто
перестлал простынку,
где пеленали меня старостью настигнутого?

Мама кляла бога за сына урода.
Засунула б руки в рот и
утопила б мною пол-Европы!

Я перекручивал мыслей кассеты.
Вышли газеты,
о том, как выжил урод, на бумаге с печатью офсетной.

Лет в пять я вспомнил о старости.
Сколько осталось мне?
На сегодня моё горе исчерпало смех.

Словно Бенджамин Батон,
надеждами оправдан,
воспитан вырос и на вежливость падок.

Этим пользовались многие:
бесплатна древесина Пиноккио,
но перейдя на газ, виной кидались в ноги мне.

Я их прощал Иисусом.
Питал надежды в искусстве.
Но мой исток таланта оказался узким устьем.

Мои картины про Бога
сжигала римская когорта
материнского зла. Я мог быть сыном Ван Гогу!

И чёрно-белые сны,
как верные псы,
не покидали ночью ребёнка лет эдак до семи.

Это Сибирь меня на свет заманила.
Немцам в Освенциме мило.
Я был рождён от Бога в восьми милях.

Россия нас мерилом била,
нас смирила было…
И над одной шестою наступила летаргия.

Бедность – не порок, а пародия,
в стране, где рай плодородия.
Холодные пальцы заточены под орудия.

Я подорву тебя, Боже!
Тебя не хватит на большее!
Но чтоб добраться до тебя – больно много пошлин.

Я слышал, как токует тетерев.
Смерть атакует те деревни,
где дети ревнивей к папке и матери.

Я потерял дверь от детства.
И к десяти как отец стал.
Сидел и сетовал на жизнь, словно дед старый.

В двенадцать начался голод.
Я прятался насекомым,
чтоб не попасть на стол, ибо был тем самым искомым.

Люди ели себе подобных,
говно в поддонах.
Путь от человека к говну уже давно подобран.

Я никогда не был плаксой.
Только когда папа мать съел.
И понял, что пора: в тринадцать я на товарняк сел.

Напомню: рост мой до метра.
Моя звезда – Андромеда.
Я не имею друзей, меня не имеют недруги.

Не верю в любовь к людям, люблю страхи.
Ещё имею силы, но их боюсь тратить
на олимп балюстрады.

Приехал в столицу сраную.
В семнадцать взненавидел стадность.
И пару лет, слава Богу, толпа меня не касалась.

Но чтоб дышать, надо хлеба.
И я кусок непотребный
поднял, что в последнем московском говне был.

Наркокурьер – наркодилер.
Вскоре менты накатили.
На зоне мой зад стал сугубо федеративен.

В камере три на четыре.
Любовь и жизнь ночью тырят.
На сердце хомут, ну да, а в печени дыры.

Кому-то голос вертухая сипит.
Круглая жизнь из меня вытряхает эпиграф:
Я вернулся в Сибирь.

Профессор
Вам ли не знать об изнанке прогресса?
Машина мертвого сердца не в силах прогреться,
Срок весь свой
Вам в этом холоде стыть
Тело фурычит еще , но только на холостых.

А у него в руках лупа и старый фотоальбом,
Вот она боль, та что заклеена в рамки любовно,
Формальный повод, чтоб оправдать свое помню,
Которым уже и так на кусочки искромсан,
«Как сон сын?» - дрожат ресницы у глаз его,
«зачем ты ушел? Зачем не дал согласия???
Я бы вырвал тебя прочь из пасти льва,
Только ты предпочел гроб из пластика,»
Постигая основы естественных благ,
Он дошел до вершины научного зла
На закланье бессмертную душу отдав,
Сохранил оболочку, что хрупче стекла..
Нет морщин, не седеют его виски,
Лишь в глазах видны проблески горести,
Не напористы, как у молодой поросли,
А напротив с реальностью порознь,
Они видели столько за эти века,
Что казалось уже не к чему привыкать,
та идея была привлекательна,
А оказалась сущим проклятием...
Он на волнах успеха забыл пару свойств,
Философский камень у каждого свой,
И найти свой рецепт, юности эликсир,
Каждый может лишь сам, сколько б не было сил…
А такому бессмертию грош цена
Он остался один-одинёшенек,
Молодой, но с нутром всем изношенным…

Профессор
Вам ли не знать об изнанке прогресса?
Машина мертвого сердца не в силах прогреться,
Срок весь свой
Вам в этом холоде стыть
Тело фурычит еще , но только на холостых.

У меня была большая семья, пять детей,
И от их теней вы вряд ли меня спрячете.
Я корячился до семи потов, чтоб
Жизни сохранить всем своим потомкам.
Но не смог спасти и самых дорогих:
Сгинули в глуби временной пурги.
Вот и ты, сынок, нашел противоядье,
Но не захотел жить также, как я здесь…
Я уже лет сто добровольно изгнана,
Чтоб не видеть больше смерти своих близких.
Чтоб не видеть войн, голода и хворей,
Уязвимым стать грежу для которых.

салют, мое столетие, где же тебя носило..
привет, россия матушка, тебе спасибо,
что голос мой сиплый
до сих пор звучит среди серости стен,
и я не стал рабом всех этих обманных систем,

что я не с теми, кто способен ударить в спину,
хоть и иду по жизни, будто бы по полю минному.
наполовину не стремлюсь сократить свой путь,
идущий осилит трассу, пусть так и будет.

крутит по жизни, но пока еще стою на ногах,
меня не сломит этот бесовской балаган..
пока еще стучит мое сердечко больное,
темноте не захлестнуть меня своею волною.

и я напоен допьяна этой свободой слова,
в стране, где достается победа, тому кто ловок,
кто титулован, у кого полный карман привилегий,
привыкли к неге, простите, но с вами мы не коллеги

припев:
наливай, наливай до краев по полной..
за страну нашу великую, огромную..
налегай, заглушая громкие стоны..
и давай, доломай, все что не было сломано

живы мы, пока жилы напряжены под нажимом,
мы под типажи ваши лживые не подошли, покажи нам,
где не треть аршина хотя бы капля крови не падала,
и надо ли жалеть тех, кто питается падалью..

изрыли лопатами землю в поисках клада вы,
патриоты, продавшие недра (наших) кладовых.
пока под потолок забиты стены плакатами,
вы забиваете деньги в бочки с криком "выкатывай"

а мне видать загадано не быть по сути гадом, и
пускай сигналят вовсю жизни моей индикаторы,
здесь больше половины сами выбрали каторгу,
кличут это свободой, душу выставив на торги..

страна в летаргии, и сто лет уж как минуло,
а наверху все также по воде водят дяденьки вилами.
и сил уже нет латать пробоины в днище
страны великой, богатой, с народом умным, но нищим

вариант сведения: http://rghost.ru/24363711