ТЕМА: "Жилец из верхней квартиры"



ТЕКСТЫ:


Проходил я мимо худой

- Так ты представь, Тонни, - лейтенант Старбраски в очередной раз
возвращался с очередного следствия в его крохотный, но любимый
шотландский паб. В очередной раз заказывал горькое пиво, увлеченно
рассказывая очередной день в отделе расследований, помимо прочего,
сегодня его лицо походило выжатой губке, - жильцы вызвали тех. службу,
отвечающую за запах в квартирах, устранение дерьмовых неполадок,
понял? Проблема этажом выше, давай, значит, вскрывать дверь, а там -
мужик, подвешенный на тросе, шириной с мой хуй. Расспрашивали жильцов,
они толком о нём ничего. Ну, странный был, хмурый вечно, никто даже не
замечал его в каких-либо связях. Представь, сколько же он провисел,
чтобы начать тухлить? Ни родителей, ни жены, ни друзей. Вместо этого,
что бы ты думал? Чёртова куча сраной овсянки! Да ей столько не чавкает
весь обрюзгший шотландский пролетариат! На стене <<Emission kills us>>,
поэтому в квартире ни микроволновки, ни прочих прелестей хай-тека.
Взамен мешки овсянки и дистиллированная вода, а в ванной.. это просто
пиздец, мёртвая шлюха! Чёрт, мы даже не знаем их имена, а нам теперь в
этом дерьме бурлить и копошиться, и на каждого жителя по протоколу!
Боже, блядь, спаси Королеву бюрократии. Нет, всё, пойду в федералку,
буду работать с бумагами, спать спокойней, а не просыпаться средь ночи
в холодном поту. Да, так и сделаю, шеф, ещё пинту! Тогда-то и всё
будет, да, точно, и никакой овсянки, никакой сраной овсянки.
Лейтенант Старбраски возвращался домой в бодром расположении духа, как
будто и не было двух прогнивших трупов, вызывавших в нём рвотный
рефлекс. Он жаждал быстрей поведать жене Сьюзи о своём решении. В его
душе таилась надежда на завтра, он был преисполнен радостью, был также
рад и за Сьюзи, которую впредь не придётся будить по ночам. Утром он
вспомнил то смешное выражение лица у висевшего и горы овсянки, подумал
"где такое увидишь?" и не стал ничего менять.

* - <<излучение убивает нас>>


StarPound

- По хип-хопу гоняет, не иначе. Смотри, кепка с прямым козырьком, на широком весь такой, да еще и с бородкой. Точно не из этих, ну, которые баста-гуф-ак-47. Те в шапках 228 и ягуар по подъездам пьют. Да и на вид ему за двадцать. Черт, опять интернет отсоединился. О, смотри-ка, вай-фай подключение гуд хэш. Не иначе, как братишка сверху. Ну че, все сходится. Что ли познакомиться с ним, может покурить пробьем через него?
- Да, и как ты себе это представляешь? О, здорово, дружище, это не у тебя ли случаем подключение гуд хэш называется? Может ты и нам покурить пробьешь?
- Гыгы, и правда, я бы наверное шланга включил. А этот тип по-любому снимает, так же, как и мы. Иначе бы тусовки какие-нибудь были наверху, во дворе бы с корешами на лавочке пивас пил. Да и живет один явно - гостей не видно, телочек тоже. Слушай, а может он хиккует вообще?
- Ага, хиккует. Если б хикковал, не так бы выглядел. Отвечаю, у меня у брата двоюродного семь персов восьмидесятого уровня в вове - увидел бы ты его - все сразу бы понял. Да ну его нахуй вообще, пойдем до ларька лучше за пивком сходим.
-Пойдем. Кстати, мне тут один кент байку травил, что у него в подъезде Валуев живет. Заебись было бы, если б у соседей сверху трубу прорвало и они б его затопили.
- Гыгы. Здравствуйте, меня зовут Николай и вы меня затопили. Расписочку напишете, или сразу ключи от тойоты отдадите? Пойдем до пляжа пройдемся лучше, там в шаверму аджику добавляют - вообще ништяк получается.


Аракс

Здравствуйте. Меня зовут Женя, мне 22. Я живу один в своей квартире на 10 этаже десятиэтажки уже два года. Работаю школьным физруком, пять дней в неделю, два дня в неделю отдыхаю. Вы спросите, зачем вам знать и так очевидное? Хорошо, приступаю к самой сути своего письма.
Когда я прихожу домой после работы и пытаюсь отдохнуть, над моей головой будто стучат барабаны, прямо по потолку, я чётко ощущаю удары! А до ушей доносятся звуки гитар, и вы знаете, что? Только не смейтесь, пожалуйста, это очень серьёзно.. Мне нравятся эти аккорды! Будто Курт Кобейн со своей командой поселились наверху. Но как такое может быть? Я ведь живу на последнем этаже. Наверно, слишком устаю на работе…
Сперва я думал, что дело в усталости, но это продолжается изо дня в день. Меня это бесит, и пугает одновременно. Однажды я не выдержал, и пошёл проверить – пробрался на чердак, прополз его полностью по-пластунски, – там очень низкий потолок – собрал своим животом целый центнер пыли, и что? Абсолютно ничего. И никого. Мне страшно за себя. Пожалуйста, помогите мне, доктор.

Здравствуйте, Евгений. Я наслышан о ваших пьяных «подвигах» в школе, и о том, что вас в ближайшем будущем уволят. И не старайтесь, справку о слабоумии вы не получите. Армия ждёт вас, Евгений, ждёт и плачет!


Автор


После того, как свет погас, было ещё несколько секунд тишины.
– Оп-па. – Прозвучал мужской голос. – Всё что ли? И чего теперь делать?
Ответил второй мужской голос:
– Можно попробовать позвонить в службу.
– А! Да.
– На колокольчик.
– Да, спасибо. – Шарит руками по кнопкам. – Просто ничего не видно.
– Давайте я попробую. Хм, не работает.
– Может быть, вы плохо нажимаете? Может, надо подержать?
– Не работает.
– Давайте я попробую? Вы только мне кнопку покажите.
– Дайте руку.
– Да, действительно не работает. А который час, не подскажете?
Второй мужчина показывает запястье.
– Ух ты! Светящиеся стрелки. Удобно.
– Ну?
– Половина десятого. Это значит, сколько мы уже тут?
– Минут пять, не больше.
– А я уже хочу курить. Вы не против?
– О нет, попрошу вас.
– А что такое?
– Астма.
– Ой, извините. Но что ж теперь делать? Я и десяти минут не могу прожить без курева.
– Поверьте, намного тяжелее придётся, когда захочется в туалет.
– Да уж. А вы уже застревали в лифте?
– Было дело.
– И как, надолго?
– Бывало и надолго.
– Надеюсь, нам скоро помогут, я опаздываю... А вы из этого дома?
– Да.
– А этаж?
– Я этажом выше.
– Так это у вас постоянно собачий лай и пиликанье скрипки?
– Альта.
– Да альта. А вообще жутко в темноте, да?
– Привыкаешь.
– Вот странно, а я и не знаю, как вы выглядите. Забежал в лифт и даже не посмотрел. А вы – узнали?
– Узнал, конечно.
– Наверно хорошая память на лица.
– Наверно.
Резко включился свет: первый защурился, и кабинка лифта двинулась. Двери открылись, из них спешно выбежал мужчина, закуривая на ходу.
– Ну, удачи!
За ним вышел второй, застучав палочкой.


Рока

Нет другого пути, кто-то должен уйти. Я или ты. Я или ты. Ушел я, ну
как ушел, с твоих отправных. Ты не давала мне координат, просто
сказала о дружбе. Банально? И предсказуемо. Наверное меня в первый раз
так. Я же ахуительный, всегда сам был инициатором, а тут как то
по-новому, по самолюбию. Хотя нет, к черту самолюбие, просто спустя
долгое время мне захотелось быть с кем-то, с тобой. Вот так вот
одинокий волк стал подбитым. Раненым. Утрирую? Наверное нет, я ведь
реально был всегда как-то один, не одинок, но одиночка. Банально? Как
и у всех же, как и у всех. Кто-то должен стать выше, а кто-то остаться
человеком. Ты выше. Ты меня сделала. Я снимаю загорелых кошек на
Невском. Такси везет меня на Горьковскую. Чем вам не Килиманджаро?
Забыть на флирт, чтобы вспомнить во время секса. И понять, что это не
то. Что это на этаж ниже. Да какой там на этаж, ты другая планета. Я
дрочу на тебя и мне кажется это лучшим сексом до сих пор. Ты выше, я
обычный. При всей моей гордости, заносчивости и снобизме, я чувствую
себя как то странно. Меня сделали, наконец-то. Ебаный бумеранг. А о
чем я еще должен писать, если спустя уже год мне каждую ночь снишься
ты. О Брэдбери? Да и ты вроде его не особо котировала, хотя мы никогда
не говорили о литературе, ведь нам было о чем поговорить. Я себе не
вру, ты пол меня, я пол тебя, но мы не целое. И не друзья и не враги,
я твой недостаток, ты моя вселенная. И я впервые закрываю глаза и
сжимаю зубы ибо больно. Но никто не знает. И ты не узнаешь, ведь ты
это никогда не прочтешь, а я слишком гордый чтобы сказать тебе о том,
что я сдался. Ты выше, я на своем месте. На своем месте для всех. Но
не для себя. Не было другого пути, кто-то должен был уйти, я или ты.


Манипулятор Спазмов

Человек подключает себя к миру, мозги принимают входящий сигнал и выдают
исходящий, связь установлена, все процессы в норме.

Человек обнаруживает себя в квартире. Сегодня у него есть выбор - как один или ноль:
есть две двери, одна - справа, другая - слева. Он пандой разваливается на диване
салатового цвета, грызет бамбук, только вместо бамбука - ногти. Звонит телефон,
человек поднимает трубку, откуда угрожает разрывом барабанной перепонки его же
голос: "Ты еще здесь?"

Справа от него - новая, пахнущая лесопилкой и лакокрасочным заводом дверь, возле
которой стоит тумбочка, а на тумбочке - детские фотографии, письма и награды.

Слева от него - исцарапанная псиной и источенная червем дверь, подступы к которой
перекрыты давно забытым хламом, скопившимся до последней переустановки системы.

Справа и слева от человека - две двери. Он решает, через какую из них выйти.

Человек уже который день подряд пробирается к двери слева, мусор забивает ему
голову, дверные петли вгрызаются в уши своим скрипом... Но человек снова открывает
эту же дверь, проходит в дверной проем и в очередной раз оказывается в той самой
квартире. Пока мозги обрабатывают отчет об ошибке, человек разваливается на диване
салатового цвета. В квартире-клетке звонит телефон, человек-панда не поднимает
трубку, откуда должен угрожать разрывом барабанной перепонки его же голос: "Ты еще
здесь?"

Справа и слева от человека - два окна. Он решает, через какое из них выйти.

Сбой системы.


BеZ_IмеNИ


- Что это за бомж, нахрена вы его притащили?
- Та… Жильцы жалобу накатали, ходили вытаскивать его с чердака, мистер Коберман, бля. Днем спит, мудак, а ночью шарахается, нормальным людям спать мешает. Как будто у нас других дел нет. Только за бомжами по чердакам шариться.
В углу, за решеткой сидел высокий худощавый мужчина средних лет, в грязной и порванной одежде. И, что самое странное – соломенной шляпе и дорогих на вид перчатках.
Незнакомец в шляпе слегка приподнял голову и взглянул менту прямо в глаза. Лицо милиционера скривилось в гримасе отвращения. Зрачки бомжа были настолько светлые, что почти не выделялись на фоне белков, а светлая - как эмаль, кожа была сплошь испещрена мелкими и не очень шрамами от ссадин и укусов мелких грызунов.
- А соседи, есть там еще кто, чтоб нам два раза не бегать?
- Снизу много кто живет – голос звучал спокойно и глухо.
- А соседи сверху кто?
- Соседи сверху – весь мир.
- Ладно, разберитесь с ним, важных дел еще дохрена. Столько зверских убийств за неделю. Завтра доложите.
***
Камера сняла все. Двое входят в обезьянник, один остается поодаль, а второй отбирает чемодан и откидывает его в сторону. Как он склоняется над ним и приближается слишком близко. Рука бездомного сомкнулась на шее милиционера и окровавленная отрывает кусок, и кровь брызгами орошает комнату и одежду. Тело в серой форме обмякло и, как мешок, рухнуло на пол. И было тут же отброшено в сторону камеры сильными руками уже не бездомного и хилого бродяги, а монстра. За кадром остался второй мент, но отлично записался его последний крик.



-!Т-

– Ты видишь Небоскрёб? – и он указал мне на огромный параллелепипед далеко впереди, возвышающийся над всем, что ни есть, чернеющий на фоне предрассветного неба. Вершина здания была еле видна, она уходила под облака, и ее окутывала их дымка. Мы остановились, глядя на Него. – А что ты знаешь о Нём?
– Я слышал разные легенды. Вроде бы, туда ходят, чтобы доставать какие-то вещи. Говорят там опасно, и говорят там тысяча этажей.
– Черт его знает. Может, и тысяча. Туда ходят за товаром, да, но это не ярмарка. Это загадочное место. Никто не поднимался выше десятого этажа. Только один человек. Неужели ты не слышал про это?
– Нет, не слышал.
– Только один человек поднимался на десятый, на пятнадцатый, даже на двадцатый этажи. Он сказал, что разгадал одну из тайн Небоскрёба, и теперь знает, как уберечь себя, поднимаясь, но не мог рассказать другим. Он сказал, что ему стало известно, будто на последнем этаже, выше которого только сами небеса, живёт то существо, самое могущественное, самое мудрое и самое великое, тот хранитель людских секретов, тот, к кому обращаются мыслями и душой за помощью, тот, кто ведает всё. И узнав об этом, тот отважный человек решил, во что бы то ни стало, добраться до верхнего этажа и встретиться с Ним, с Жильцом единственной квартиры последнего верхнего этажа Небоскрёба.
– Но ему не удалось, да? Он не вернулся?
– Ему удалось. И он вернулся. Он был очень истощен и попросил покоя. А через несколько часов он исчез. Сбежал, и его больше никто не видел, – мой спутник усмехнулся и пожал плечами. – Ну, пойдем, путь не близкий.


наносиськи

Я проснулся среди ночи от того, что мне на голову что-то капало. Немного помотав головой я понял, что это обычная аш два о. Никогда не любил своих соседей, ни сверху, ни снизу, я вообще мизантроп, если быть честным. Одев домашние тапочки в виде серых зайчиков, я как есть, то есть прямо в пижаме, потопал к входной двери.
Щёлкнув замком я вышел на площадку. Освещение было слабым, точнее на моём этаже его небыло вовсе, и я, кстати, знаю, кто спиздил лампочку, но, сейчас не об этом.
Поднявшись на шестой этаж, я собирасля постучать, но заметил, что дверь не заперта и даже приоткрыта. Я вошел в прихожую. На полу была вода.
-эй, есть кто?!- крикнул я, но не слишком громко. Люди спят всё-таки.
Никто не ответил.

Тишина.
Я услышал булькающие звуки из ванной и пошёл туда. Просто чудесная картина:
Хозяин квартиры восседал на деревянном стуле рядом с раковиной. Он сжимал в руке наполовину полную бутылку «путинки» и мирно похрапывал. Ванна была заполнена и вода лилась на пол, растекаясь по квартире. На полу в воде ,рядом с «туалетным утёнком», валялся чёрный пакет.
Пакет подавал признаки жизни. Я поднял его и развязал. Заглянув внутрь я обнаружил там котят. Три чёрненьких котёнка с белыми пятнами.
-вот урод, котят решил утопить?- меня трясло от злости, хотелось подойти к этому мудаку и сломать ему колено. Но он меня даже не услышал.
Я вытащил котят из пакета, закрыл кран и пошёл к выходу. Дверь оставил открытой, чтобы вытекла вода.
Добравшись до кровати я прибывал в очень хорошем настроении. Вода больше не капает, да и к тому же…


Flashmob

Проживали мы в многоэтажном здании, можно даже сказать, что в замке, можно даже - что в воздушном. Он жил этажом выше, и дружба наша оказалась ярка столько же, сколь внезапна. Мы какбы дополнили друг друга, как инь дополняет янь, и однообразие дней наших (впрочем, как и любых других), сменялось выдуманным нами миром, когда сосед, будучи архитектором, рассказывал мне, как здания одеваются в метафоры, если смотреть на них правильно, взамен требуя лишь последних сплетен нашего городка, коих я, давал ему сполна по долгу службы и внутренне чуждясь мирского, просил еще окунуться в мир фантазий. Мы обсуждали романы и спектакли с увлеченностью детей – ведь даже выбор книг у нас был совершенно полярным. Мы так увлекались беседами,что даже забывали вскочить, когда с металлическим гулом открывалось оконце, через котороё подавали еду, и на раздраженное «ну ты будешь тарелку брать, нет?», отвечали медленно-отреченной походкой, возвышавшей нас над стражниками, что старались спрятать глаза в пол, как будто там был выход. Забывали мы и то, что общаемся морзянкой по канализационной трубе, и то, что все считают нас сумасшедшими, как когда-то посчитали преступниками, и что волны точят фундамент каземата медленнее, чем бегут годы, которые мы вынуждены будем провести в выдуманном нами мире, прямо как те люди, что находятся за решеткой, если конечно смотреть с моей стороны…



диссоциативный пирог

Это довольно-таки типичный дом, а я типичный жилец для чердака, ведь я - голубь. Здесь сухо, дверь закрыта, поэтому есть защита от котов и недоброжелательных детей. На этом чердаке я жил со своей голубкой, район хороший, внизу бабушки сыплют зерно, да хлебные крошки. Но нашему гнезду не суждено услышать писк птенцов, она собирала ветки вдоль дороги, когда ее переехали. Я сидел рядом с ней 2 луны, пытался поднять, даже начинал делать гнездо вокруг нее, тогда я узнал, что такое смерть. С тех пор я много думаю о процессах, что протекают вокруг меня, но больше я думаю о людях. Я знаю все сплетни о жильцах дома, их плюс, что я не могу говорить. Вы смотрите в ящик, а я сажусь на карниз и смотрю на вас. Я не могу понять, чем вы лучше меня? Вы сношаетесь, спите и едите, потому что я делаю то же самое, во дворе алкаши дерутся за бутылку, я дерусь за хлеб, при этом вы считаете меня помойной птицей. А раньше мы отправляли письма с комплементами вашим женщинам или весточку родным, в голодные военные времена вы не брезговали употреблять нас, мы были удостоены символа мира и упоминания на страницах священных книг. Иногда я взлетаю, и свысока вы мне кажитесь не такими уж и важными. Я развлекаюсь тем, что сру на вас или на ваши чистые машины и смотрю, как вы злитесь из за дерьма. А то дерьмо, которое окружает вас не удостоено таких эмоций даже наоборот. Человек, ты рожден с выбором, я же рожден без него, я делаю то же что и все мои пернатые братья во все времена. Эссенция-вот что мной движет. Ты спросишь что я буду делать, а я отвечу : Да, срать...


Дортмунд

Она была великолепна. Эти ее волосы цвета пожелтевшей листвы, эти ее глаза… Взгляд ее был холоден, но зажег в моей душе огонь. Она смотрела на меня так пристально, что наверно могла прочитать в моих глазах все мои намерения в отношении нее. Но намерения мои были слишком серьезными, чтобы говорить о них сейчас. Я прощался с ней навсегда, и выглядело бы это нелепо.
Она жила по соседству со мной, на этаж выше, снимала квартиру на время учебы. Не знаю, что случилось у нее, но вот сейчас она уезжает, не сказав куда, не сказав зачем. Она так внезапно вошла в мою жизнь и вот теперь так внезапно ее покидает, сказав лишь шепотом: «прощай». Ее поезд уже ждал отправления, и у нее не было времени задерживаться. «Прощай», – ответил я, страстно поцеловав ее в губы. Она исчезла среди людей на перроне, оставив меня в этом мире совсем одного.
«Прощай, – повторил я в пустоту, – прощай, мой самый любимый, самый дорогой… жилец из верхней квартиры».



Салатный Кот

Вспоминая тот эпизод, я, с характерной для меня символичностью, относил его к разряду какого-то грехопадения что ли.

Мне было 5 лет. Я рос в типичном дворе. Мы каждый день собирались стайкой и носились по двору, как и все дети. Но среди сверстников меня выделял мой рост. Я был самым высоким во дворе. Был.

Однажды в пустую квартиру, этажом выше, въехала семья. В тот же день ребята сказали мне, что пацан оттуда выше меня. Это породило во мне дикую, всепоглощающую ненависть к нему. Он ничего плохого мне не делал, я даже не видел его, но уперто ненавидел. Потом, когда мы гуляли на улице, я даже не смотрел в его сторону.

Меня съедало чувство зависти и злости, ведь он отнял мое первенство. Он ничего для этого не делал, он просто существовал и этим портил мне жизнь. То, что он отнял у меня, было фантомом, это лидерство не давало мне никаких привилегий, ничего вообще не давало. Но все во дворе знали, что я – самый высокий, и вокруг меня был ореол особенности. А теперь он испарился.

Моя к нему ненависть и призрение длились несколько месяцев, а потом во дворе появился парень еще выше, и все мои муки в раз исчезли.

Спустя годы я понял, что это лишь детские глупости, но именно тогда я впервые так возненавидел другого человека, лишился чего-то важного, получил пинок под зад.

Жизнь потом пинала меня в миллиард раз сильней, но тот момент я запомнил навсегда, ведь это было впервые. Еще в таком раннем возрасте в человеке уже проявляется эгоизм, желание выделиться, стать над другими, и как же больно за это наказывают, намного больнее тысячи ударов ремнем.


more_words

Ему было за сорок. Мне было за хлебом. Столкнулись у подъезда. Я первым протянул руку, так сказать, ради приличия. Глубокие морщины, круги под глазами – заслуга времени или любви к крепким табачно-водочным изделиям. Неловкая пауза, ещё более нелепые вопросы, из той же серии «ради приличия». Не думаю, что ему действительно было интересно, где я работаю и в какой класс пошла моя сестра. Однако я старался быть вежливым, даже спросил, как поживает его жена. Да только забыл, что уже какое-то время он живёт один. Ну да ладно.
Из магазина я шёл медленно. Старался бросить курить, затягиваясь каждый раз как в последний. Так прошёл полпачки. И почему я не мог спросить про погоду или, скажем, про его отношение к бедным вымирающим черноногим хорькам. Неожиданно потемнело, как будто всё солнце вылилось в огонёк на конце моей сигареты. А я ещё хотел бросить курить.
Во дворе было на удивление оживлённо. Человек семь стояло в плотном кружке вокруг чего-то или кого-то. В сердце что-то ёкнуло. Вспомнил его глаза, после своего неудачного вопроса. Ускорил шаг. Показалось, что заплакал ребёнок или женщина закричала. Фонарь, всем своим светом бросался вглубь двора, освещая столпившихся. Казалось, я знал, что произошло. Окно, что над моей комнатой, было открыто. Сердце бешено колотилось.
Ребёнок и правда плакал, привлекая всеобщее внимание. Люди смеялись, корчили рожицы, передавая этот шевелящийся комочек по кругу, пытались убаюкать его или хорошенько встряхнуть - непонятно. Они были счастливы.
А я, кажется, поседел.


борис Павиан

Сальтомор заново открыл глаза, пространно описал ими неизвестную доселе порабылу для ежеминутного «Математического обосрения», щеголевато цокнул подкованным язычком и подскочил на швеи царской коровати, точно его уколола medicorum nutrix. Пробуждение всегда застигало его врасплох, приставив к горлу бритву рассвета и вывернув дырявые карманы снов, однако ни разу еще не преодолело планку угроз. Попривыкнув к факту продолжения существования, он углубился в пейзаж, наспех намалеванный на внешней стороне стекла этим бездарный подмастерьем Утром. Дистрофичное солнце в изнеможении билось о колючую проволоку горизонта, разбрызгивая скупую желчную слюну на подпрыгивающие крышки закипающих на медленном огне домов; трудноидентифицируемые голуби угревой сыпью засевали синюшную плоть небосклона; кое-где кучковались оборванцы облаков, складывая в тучу жидкую атмосферную милостыню; полоумный Флюгерр фон Петух на крыше городской ратуши извергал из себя ржавый консервный дребезг; редкие как зубы хоккеиста беспризорные дети пополам с бродячими собаками суетили дремлющие улицы. Тали с негодованием отвернулся, выполнив аксель в два с половиной оборота, и приземлился в брызгах судейских оваций. Как же он устал от этого! Почему он, Великий Хотдогжник, должен ежеутренне давиться непропеченными поделками ленивого суточного цикла, подступившими к самому кадыку его чердака? «Ниже, срочно, немедленно под землю!» – возопил он, пробегая в заспанной газете мимо раздела объявлений «Аренда могил».


Механическое Пианино

Так, хорошо. Давай попробуем по-другому. Представь, что вот этот громоздкий чугунный шар, отражающий все происходящее вокруг выдраенной до зеркальности поверхностью – это твоя голова. Такая же тяжелая, серая и блестящая. Такая же внимательная и равнодушная, покачивающаяся в такт внутренним толчкам. Представь, что металлическая оболочка начинает деформироваться, что из недр отражения начинают выступать твои массивные надбровные дуги, плотный шершавый нос, толстые растрескавшиеся губы. Гротескная маска все более и более приближается к плавной естественности, вот уже совсем мягкий овал, даже щетина прорисовывается бархатистыми колосками. А теперь переведи взгляд на суровый старый кирпич. Представь, что в стоптанной, заскорузлой стене прячутся все твои страхи, комплексы, твои разочарования и обиды, твои слезы и сокрушения, все насмешки, все нереализованные стремления… Твой лоб античным тараном несется на эти нечистые камни, ты чувствуешь мощь, чувст…
– Епифанцев еб твою мать ты уснул что ли?
– Я? Нет, я.. задумался…
–Задумался? Ты заебал давай сноси этот сарай нахуй!
Сноси… Сноси, конечно… Сарай, в котором провел шестнадцать лет. В который принесли еще младенцем, жалким и сморщенным. В котором рос, распрямлялся и мужал. Вон оно, окно моей комнаты. Четвертый этаж. «Твой дом был под самой крышей. В нем немного ближе до звезд». Наивный, сентиментальный… Ну куда тебе быть разрушителем? Собственного прошлого переступить не можешь.
– Все, расходитесь. Я.. я приступаю.


Смок Восточный

Лампа слабо освещала маленькую комнатушку. Тусклый свет выхватывал в углу какие-то картинки, плакаты, журнальные вырезки. Это мое прошлое.. Ну, не то, чтобы лично мое, скорее наше общее.
Мне было лет 8, когда Красный Китай запустил первую бомбу. Мне было 8 лет и один день, когда весь мир перестал существовать в том виде, в каком он был запечатлен на этих чертовых картинках.
Правительство давно было готово к такому повороту событий. Учитель истории рассказывал, что еще лет 40 назад началась массовая модернизация старых убежищ и некоторых станций метро. Нам не хватило всего лет 5-7 до полного завершения проекта. Наверное, поэтому, когда двери многих убежищ автоматически закрылись на 25 лет, они стали могилой для тысяч людей. Медленная смерть от удушья через 10-12 лет или… Мы слышали истории о некоторых бункерах, где через какое-то время запасы еды быстро подошли к нулю. Даже думать не хочется о том, как они пытались выжить. Связь с ними давно потеряна.
Я не сплю. Сон не придёт еще долго. Ни ко мне, ни к кому-либо из жителей таких же маленьких квартир-комнатушек нашего нового дома. Завтра истекает ровно 25 лет вынужденного заточения. Завтра двери убежища откроются и.. Я не могу спать.
Нет ничего слаще скрежета замков. Сначала где-то в глубине огромного механизма, потом всё ближе. Звук становится всё более отчётливым, пока не становится осязаемым, видимым! Двери медленно отворились. Заклятие спало. 450 шагов до поверхности. Ура! Здравствуйте, соседи сверху.
Что-то тяжёлое ударило в правый висок и я отключился..



Skyscore

- Ты куда? - спросила Марина.
- Мусор вынесу, в магазин схожу. Взять чё? - грубо буркнул он.
- Ну сладкого возьми.
- Ага.
Он бросил мешок в мусоропровод и на цыпочках пробрался на площадку
выше. Инга тихо открыла, резко схватила его за майку, притянула к себе
и быстро захлопнула дверь.
Он оглядел её - восхитительный шёлковый халат манящего алого цвета
аккуратно ложился на слегка загорелую кожу. Наряд слегка оголял
божественную грудь - большую, натуральную, правильной формы.
Очаровательные мягкие ножки лишь кокетливо выглядывали, но сам факт
существования такой неземной красоты нарушал все законы приличия.
Корпускулы Краузе буквально просачивались через поры на его теле - их
как магнитом тянуло к этой пылающей страстью черноволосой бестии.
Когда она игриво развязала пояс и шёлковое полотно медленно покатилось
вниз - он уже не смог устоять на месте....
За всё время они не сказали друг другу не слова. Торопливо поцеловал,
подмигнул и вышел. Спешно спустился и сел в "Эскалэйд".
Накатившее недавно облегчение на дороге быстро улетучилось, когда он
вспомнил про жену. Элегантная, неглупая и понимающая. Он всегда это
ценил, но от непонятного чувства опустошения в груди и
неудовлетворённости его разрывало на части.
Злость подкатывала к горлу:
- Слышь, олень, вправо уйди! - он покраснел от ярости, испепеляя
взглядом молодого паренька на Калине.
Лицо парня сменилось со смущённого на охваченное ужасом, когда
фонарный столб вдавил движок <<Эскалейда>> в салон. Шоколадный десерт
выкатился на обочину.


rob


Казалось они вечно будут плыть по кругу. Лодка продвигалась медленно, прорезая дряхлым каркасом гладкую поверхность воды. Вёсла умеренно всхлипывали и тёмная гладь на миг переливалась искрами брызг. Сквозь туман просматривался небольшой остров с отвесными, голыми скалами, окольцевавшими, заросшую высокими кипарисами, гавань. К мрачной тени деревьев пытался направить судно старый лодочник…

- Тебя точно не проводить?
- Нет, я должен пойти туда сам.
Я уже почти не помнил какая она. Лишь иногда, загадочный, словно постигший будущее, взгляд её миндальных глаз, бархат кожи, вспышками возникали в моей памяти и я искал их у каждой новой встречной. Она говорила что, когда мы расстанемся, мы не будем поддерживать связь. Я соглашался и не верил. Теперь- не верил что наконец-то найду её. Но я знал что должен и что она ждала.
Путь был не близкий. Дворы, узкие переулки, аллеи. Я шёл долго и первый снег падал всё сильнее, покрывая переливающимся серебром дома и дороги, скелеты деревьев, прохожих, быстро семенящих по улицам, заборы, кресты и каменные плиты. Белое покрывало застилало всё, объединяя живое и мёртвое и придавало реальности новый, неузнаваемый, облик. Я уже давно сбился с пути, но чувствовал что уже где-то рядом...

И наконец лодочник смог сложить свои весла и мрачные потоки Леты тихо понесли шхуну к тихой гавани, скрывающейся в чёрной мгле обрывистых скал. Она с нетерпением всматривалась сквозь туман в поисках причала. Теперь она сможет пристать и обрести долгожданный покой среди теней подземного царства вечно блаженных.


Истерика

Мой дом – это сборник катаклизмов. Кажется, по квартире прошел ураган и нарочно разбросал вещи в самые неожиданные места. Вот скажите мне, какого черта тушь для ресниц делает в шкафу для обуви?! И где мои красные туфли? Черт!
Я опять опаздываю на работу!
Лифт приближается к моему этажу так медленно.. Твою ж мать! Простите, девушкам не пристало так выражаться.
Двери лифта распахнулись, и я уперлась носом в чью-то грудь. Мужчина лет тридцати, не женат (интересно, почему мне это пришло в голову?)
- Вам наверх?
- Мне на работу.
- Вас подвезти?
- Что, прямо на лифте?
Я опять опаздываю на работу! Кофе на ходу не мой стиль... Кого я обманываю? Когда я в последний раз спокойно пила кофе утром?
- Вам наверх?
- Опять Вы?
- Я.
- Следите за мной?
- Нет, за квартирой сверху.
А жаль. За мной давно уже никто не следил... как следует. Последующие дни прошли для меня в привычной суете, но загадочный сосед ни в лифте, ни где-либо еще мне больше не попадался. Зато теперь я точно осознавала, что все эти громыхания, падающие предметы, доносящиеся сверху, – его рук (или ног) дело.
Вчера я столкнулась с ним еще раз. Мило улыбнулись друг другу. Он держал дверь, пока я выходила. Весь день я думала о нем и об этих мимолетных встречах.
Мой дом – это сборник катаклизмов. Куда подевалась соль (соль лежит в верхнем шкафчике, как и всегда)? Решено, иду за солью к соседу сверху. Чем не предлог для общения?
И я смотрю на запечатанную дверь и непонимающе хлопаю глазами.
- Здравствуйте Алиса Витальевна.
- Здравствуй. Так тут уже год как никто не живет... После того самоубийства.


Фотографирую жизнь

- Здравствуйте, я ваш новый сосед сверху,
В пороге стоял мужчина в трико, тапочках, майке алкоголичке, с растрепанной прической и мятым лицом, но в руках держал кожаный дипломат. Глядя на мое ошарашенное лицо, он бросился в извинения:
- Ой, простите за мой внешний вид, издержки профессии, хочу быть похожим на своих клиентов,
Голос был на удивление приятным, таким как у торговцев барахлом, что ходят по квартирам и пытаются впарить всякий хлам, но у них хотя бы респектабельный вид…
Позвольте представиться, – продолжал он, - меня зовут Случан Смертин Алкогольевич, позабочусь чтоб в верхней квартире ежедневно были пьянки и вытекающие из них последствия, - Выложил на стол какие то документы, - вот можете ознакомится.
После таких слов хотел вышвырнуть умалишенного, но что-то заставило ему поверить, я спросил:
- А зачем это собственно надо?
- Для соблюдения необходимой статистики в «типичных» квартирах для «типичных» жильцов, каковыми вы и ваша квартира являются. Вы думаете откуда 90% людей недовольных своими соседями, всё это наша работа меня и моих коллег Ремана Перфораторовича, Вода Протекаевича и прочих
- Выходит вы обычные вредители
- Вы ошибаетесь, как вы можете называть это вредительством, мы создаем идеальный мир, такой каким его хотят видеть люди...
Ночью проснулся от грохота и криков сверху, но задумался о другом, а ведь правда люди акцентируют все свое внимание только на негативе, может если мы бы научились видеть во всем только хорошее, мои соседи сверху были счастливая семья, а не притон для алкоголиков...


Шамбала

Удивленные взгляды прохожих устремлялись нам в спины. За многие годы я научился не замечать их, ведь они не имели значения.
Важным было лишь то, что после стольких лет наша дружба ни капли не угасла. Пусть в тридцать с лишним моё имя вызывает улыбки. Пусть он уже не мужчина в самом расцвете сил, а мужик бомжеватого вида с трехдневной щетиной, в майке-алкоголичке. И уже давно улетучился былой задор. И от недугов спасает уже не варение, а что-то горячительное. Он всё еще привидение. Только улетучилась доброта, да и моторчик стал барахлить. Хмурое привидение, бесцельно бродящее по улицам и крышам домов. Плюшки из баловства превратились в зависимость. И не отучит уже никакая Фрэкен Бок, царствие ей небесное. Когда-то мы грезили взрослой жизнью. А вот она, сожрала нас с потрохами, даже не поперхнулась. Но мы-то не разлей вода, и снова разливаем кое-что покрепче. Друзья навеки. На веки опустился сон и обнял меня, пригрев до завтрашнего дня. Дня, когда всё изменится.
И когда он наступит, я не найду старого друга. Ни в его каморке на крыше, ни где-либо еще. Не найду никогда. Так же, как не буду находить себе места в ту самую секунду. Где ты, друже?
Сколько он ни просил не давить на шею, не послушалась злодейка-судьба. Сжала петлей изо всех сил. И вместо привычной просьбы из горла вырвался тяжелый хрип.
Наверное, судьба такого героя должна была сложиться иначе. Но всё уже свершилось. Он успел попробовать многое, многое почувствовать. От славы до унижений. От любви до ненависти. А всё от чего?

От винта, дружище.
От винта, дорогой Карлсон.



ТТЛСД

Холодный кислород, пробегая по трубке, наполняет легкие. Женщина нежно прикладывает свою руку к моей руке. Слабый укол, неожиданный и быстрый. Еще вдох кислорода. Срываю маску. Провожу ладонью по лицу, сухой морщинистый лоб, горбинка носа, холодные губы. Подбородок дрожит, это смех или слезы? На глаза опускаются салфетки, я плачу. Слышно, стук сердца становится громче. Каждый миг полон его трепыханием. Открываются двери, и кислый запах толпы стелется по черному мрамору пола. Кресло медленно катят к балкону. Остановка, и я поднимаюсь. Сверху виден лишь цвет их волос - грязно-коричневый, слышен лишь визг удовольствия. Люди у ног моих, они как и всегда в восторге. Держась за поручни, я чуть наклоняюсь к ним. Машут кривыми руками. Микрофоны вибрируют, отзываясь на скрежет из хриплого горла. Оно горит, разрываясь гортанными звуками. И только закончится моя речь, эхо затихнет, шорох умолкнет безликих фигур, как тут же яростным ревом толпа отзовется. Назад отступаю, дешевой улыбкой лицо искривилось, и пальцем дрожащим наверх указав, скрываюсь за дверью. Вдох воздуха холодного, теряю сознание. В спешке кто-то бежит ко мне, а кто-то - протереть от слюны микрофоны.
Есть кто наверху? Или это все притчи и мифы минувших столетий? Черпая силу из слова "Всевышний", не возомнил ли я богом себя? Пусть я и бессильная груда костей на постели из шелка, есть ли кого восхвалять и чьи учить мне слова? Кто наверху? Может, там только крыша и космос? Если ты есть, покажись мне! Если же нет, то молчи, и умолкнут крики мои, истязание слуха.


Анастезия Февральская

Одиночество – радиоприёмник на второй полке справа в моей желтой кафельной кухне. Я боюсь его с тех пор. Тогда кружилась голова, тогда я сел, и липкий от меда линолеум, и соль опрокинутая следом, и голос «А сейчас в нашем эфире звучит песня…вы можете оставлять заявки…и так…мы вас слушаем, говорите… композиция звучит для…». Темнело, и желтый кафель сливался с грязной посудой, и я кричал дикторам, они были в прямом эфире, а я был здесь, они должны, но заиграла музыка, тогда я зацепил рукой пузатый кусок шипящей жизни. И уже – нет, не ответ - лишь бы задушить голос обреченности. Но рука немела и падала, липла к покрывшемуся глянцем полу.

Если ты целыми днями в квартире, то в какой-то момент тишина становится больше одиночества, в какой-то момент я еду в гостиную, чтобы слушать его звук с моим соседом сверху, чтобы обхитрить одиночество, чтобы противостоять, чтобы слушать музыку, чтобы слушать и не есть его.

Я выезжал на балкон, и он. И мы никогда не говорили, не видели. Я не мог, а он – наверное, не хотел. Однажды я нашел зеркало и попытался, но поймал в только отражение сухой руки мозолисто - желтого цвета, но я представлял его молодым, у него часто бывали гости и женщины.
Последний раз мы были вчера. Он спустил мне на веревке початую бутылку вина. Мы никогда не говорили.
Я встретился с ним взглядом – он промелькнул вниз. Через высокие подлокотники я снова смог увидеть только его руку. Утром наверх пришли люди, но пробыли не долго, в мою дверь уже звонили, когда лязгом входной двери в его квартире надо мной захлопнулась крышка.


Иннокентий Несуразный

Этот парень всегда казался странным. Он жил один. Изредка к нему кто-то приезжал, как правило, ненадолго. Его невзрачный вид лишь дополнял его образ: высокий рост, серая, будто бумажная, куртка, очки, растерянный взгляд, аккуратно причесанные волосы, и разноцветный рюкзак. Звали его Андрей. Вроде. Он жил сверху. Так как я часто страдаю бессонницей, я просто слушал всё вокруг. Часто слышал, как он читает вслух. И ещё много всего помимо. Думаете, дом засыпает, и ночью полная тишина? Нет! Проверьте сами. Вы удивитесь.
Но в ту ночь всё было иначе. Как назло было очень тихо. Сон начинал овладевать мной. И тут шорох, и... резкий грохот!
Я даже передёрнулся.
Сильный грохот, резко возрастающий крик, и звук разбитых посудин, заставили меня выскочить из-под одеяла.
-ААА! Помогите! ААА!
В этом крике было что-то панически пугающее. И, чёрт возьми, крик начал нарастать!
По звукам было ясно, что он выбежал из квартиры, и начал просто убегать. Что же так напугало его?
Быстро одевшись во что смог, я вышел из квартиры. Мне было жутко интересно. Я не боялся испугаться, даже хотел. Это же горячо любимый мной адреналин!
Поднявшись, я вошёл в его квартиру. Она уже казалась брошенной. Затаив дыхание, двинулся в комнату над моей спальней. Началось! Сердце выпрыгивало из рёбер. Страх и смелость боролись во мне.
Лунный свет из окон пугающе озарял углы комнат. В нужной комнате между осколков тарелок, вниз лицом лежала картина. Я поднял её. Серое, морщинистое лицо изображенное на ней негромким, хриплым голосом спросило:
-Тоже не спится!?


Юрий Синёв
Поздний вечер. Тьму озарял лишь закат, моя сигарета и небольшое огненное пятно у подъезда. Это сгорал от грехов своих монах-алкоголик, за которого не стоит переживать, ведь он в любом случае попадёт в рай, также как и все нищие богослужители. По крайней мере, так утверждал «флорентийский секретарь».

***
Два соседа и оба повёрнутые на религии, оба с разных сторон. Я жил в 7ой квартире, монах в 9ой, а загнавшийся эзотерик в квартире над ним. Монаха звали Алексей, за бутылкой – просто Лёха, как звали эзотерика никто не зал. Соседи жили дружно до того момента, когда эзотерик в первый раз залил Лёху – то есть, первые два часа. С потолка его вечно лилась кровь, святая вода и другие жидкости, которые мне не известны. Шум от капель разбивал тишину, уничтожал нервные клетки. Лёха не выдержал и поднялся на этаж выше. Дверь была открыта, на полу лежала рукопись. Он сжёг её прямо там, рядом с лужей крови. Это был труд всей жизни эзотерика, но Лёха этого не знал, он мстил вслепую. Монаху стоило выбирать месть более суровую, ведь как говорил Макиавелли: «Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может». В тот же день, ближе к вечеру, эзотерик сделал его главной жертвой своего обряда, и сжёг бедного монаха, искупив тем самым свои грехи, крича: "да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения". Я сидел и курил в беседке. Монах выбежал из подъезда, и последний раз посмотрел на закат, который будто олицетворял закат его жизни. «Яркая смерть» - подумал я.


Александр Манилов

Ошибочно уверенная в своей победе, за окном неспешно разливалась ночь. И так же разливалось вино по нашим пластиковым стаканчикам. Отмечали Генкино день рождения, сам именинник мирно храпел на диване, остальные разбрелись по комнатам со своими вторыми половинками. В "бою" остались только я и Вовка, парень тихий, но иногда может рассказать какую-нибудь похабщину.
Решив не тревожить Генкин сон, мы ушли на кухню. Там на столе мы обнаружили отряд пустых бутылок разных форм и размеров. Переместив эту армию под стол, мы достали вино, разлили его по пластиковым стаканчикам и молчаливо чокнулись.
- Да уж, дерьмовенькая ночка, скучно, пиздец. - со вздохом сказал Вовка.
Я промычал что-то утвердительное, допил свой стаканчик и предложил сходить покурить на балкон. Войдя на балкон, мы обнаружили коробки, пару стремянок и другую хозяйственную дребедень.
- У тебя есть сигареты? - спросил я у Вовки.
- Неа. - помотал он головой.
- Бля, у меня тоже нет! - сказал я. - и что теперь делать?
- Выгляни в окно, может кто-нибудь из верхних жильцов курит? - предложил Вовка.
И в самом деле, над нами курил какой-то парень с дредами.
- Эй, друг! - обратился я к нему. - Не найдётся закурить?
- Ооо... Вы как раз по адресу, чуваки, - растягивая слова, сказал он. - Обождите немного.
Он исчез из виду и спустя пару минут спустил нам на ниточке сложенный необычный способом тетрадный лист. Внутри была марихуана.
- Очуметь! С ума сойти! Корабль травы! - восклицал Вовка.
- Наслаждайтесь, чуваки, - обильно выдыхая дым, сказал щедрый нарк. - Спокойной вам ночи, ха-ха!
Солнце только начинало выбираться из своей берлоги, когда мы убедились в том, что это была потрясающая трава.


АМП

Я аккуратно открыл дверь, переступая порог, но из-за кромешной тьмы невозможно было что-то разглядеть. Чувствовался сладковатый запах, как будто кто-то разлил амаретто. Держась рукой за стенку, двигаясь вперед, я не понимал, от чего так горят ноги, и почему так жарко. Вдруг совсем рядом раздался мужской голос:
- Эй, давай, быстрей! А то так и очередь собраться может!
Я зашагал чуть уверенней, пока не увидел приоткрытую дверцу, откуда лился красноватый свет.
- Ну, здравствуй, Константин!
Передо мной, за столом, сидел мужчина, средних лет, спортивного телосложения, куривший трубку.
- А откуда вы знаете моё имя?
- Так у меня всё в журнале написано. Вот, №1055 Иванкин Константин Юрьевич. Только ошибочка у нас произошла, думаю, не в тот ты список попал. Ну-ка пойдем со мной, на этаж выше.
Мы оказались перед еще одной дверью, зашли, но внутри этой квартиры всё выглядело совсем иначе. Белые стены, махровые ковры, и так много света, будто над головой светило солнце.
И тут я увидел в одной из комнат довольно пожилого мужчину, у него было очень добродушное лицо.
- Слушай, опять всё напутали, не по мою душу товарищ! Есть, конечно, за ним грешки, но не такие, чтобы ко мне направлять, так что забирай парня! – сказал его проводник старцу и исчез.
- И, правда, не в тот ты список попал, повезло тебе, что он ошибку увидел! Будешь теперь нашим новым жильцом.
- А где я вообще нахожусь?!
- А ты так еще и не понял?! Тогда добро пожаловать в рай, сынок!- лицо старика расплылось в улыбке.
У меня по спине побежали мурашки, если это рай, то внизу должно быть…


Freddo

Я поднимаю веки и вижу покрытое разводами окно, в окне - сглаженный
туманом рассвет и воспалённое красное небо. На небе я не вижу Бога,
хотя кто-то считает, что он прячется именно там. Но сегодня
безоблачно, и ему негде скрыться от меня, значит на небесах Господа
нет.
Жалюзи, шелест, полумрак.
***
Капли, сливаясь в поток, летят из ржавого крана в трясущиеся ладони,
а оттуда на бледное осунувшееся лицо. Из зеркала на меня смотрит
человек с пустыми глазами и презрительной, отравленной похмельем,
ухмылкой. Кажется, Господь мог превращать воду в вино, значит он умеет
находить общий язык с алкоголем. Я не могу. Во мне Бога нет.
Выключатель, вода, тошнота.
***
Я поднимаюсь на один лестничный пролёт и открываю дверь
технического этажа, который пропах сыростью. Путаясь в лабиринте
покрытых плесенью труб, шарю в темноте худыми испещрёнными венами
руками в поисках выхода на крышу. Я живу на последнем этаже панельной
девятиэтажки: дальше только крыша, и ему больше некуда деться. Господь
должен быть там. Оказавшись на самом верху, я несколько минут привыкаю
к яркому утреннему свету, который режет зачки. Но здесь только осколки
солнца в разбитой пивной бутылке, голуби на скользком парапете и
горизонт, испорченный уродливыми трубами химзавода.
Ветер, окраина, зябко.
Бога нет.


Битлджус

Часто вспоминаю то время, когда наверху снимал квартиру всего один жилец. Он был тихий и, пожалуй, не доставлял хлопот. Только что-то в нем неуловимо раздражало. Такое чувство неприязни обычно вызывает скромный интеллигент: вроде бы молчит, но непременно хочется, чтобы заговорил и обязательно нахамил, дав повод быть справедливо наказанным. Но это и сейчас редкость.
Теперь все изменилось. Адски хочется тишины. Подойти к окну и увидеть за прозрачными стеклами хоть что-то и одновременно никого - это было бы счастьем для меня. Я живу в подвальном этаже и, почему-то мне кажется, что я живу в нём всегда. Когда-то он был первым и единственным, но дом рос и одновременно врастал в землю.
Не помню, как привык просыпаться под шаркающие звуки дворницкой метлы. Дворники, кстати, всегда были ленивы. Вместо того, чтобы сжигать кучи мусора на поверхности, эти дьяволы сметают его в узкие щели между тротуаром и окнами. Малоаппетитный сэндвич из хлама – вот весь мой вид из окна. Иногда, кто-то из квартирантов с криками падает на этот бутерброд, ненадолго становясь его пикантным украшением. Со временем, это престало быть событием, да и не забавляет как раньше. А еще, многие приходят сами и жалуются на слишком высокую плату за проживание. Врут. С некоторых я вообще её не беру и даже приплачиваю, лишь бы не видеть их здесь, внизу.
Странно, никак не могу припомнить, что случилось с тем самым первым жильцом. Вроде бы, его звали Адам. Теперь наверху снимают комнаты его дети. Хоть бы они жили вечно. Уж очень шумные.