говорят, что и в пуле есть суд.
ликург на литургии прикуривает,
разбита посуда,
сутки тают на стапеле сумрака
и стучат зубы
от злости на тех, кто без стука
входит в твой дом с войной, —
всё как и писал войнович:
мы здесь живём
а, значит, выживем поневоле
горе нам во имя любви
а любовь нам во имя горя,
тихи здесь зори...

город-гараж, рассадник пятиэтажек
и эпатажных дам
дам не дам — это шантаж,
тадж-махал рухнул,
таджики распустили руки,
хотел вырасти человеком, а вырос гомункулом.
мускулатура на нет,
макулатурная культура процветает во мне,
некогда с большими амбициями был культуроведом,
теперь мечтаю быть быдлом с большими бицепсами —
быть как все наши, сельские.

снег по весне тает, но где обещанное веселье,
ответы на все вопросы,
пастель, папиросы и холст,
который мне выпала честь изуродовать,
как родственную душу?
привет, хэмингуэй,
прощай, оружие,
большой брат выиграл большой куш,
первыми погибают лучшие,
слушатель узнал во мне контуженного географа,
что пропил глобус.

встать. суд идёт.
крутятся лопости.
у вас есть право хранить молчание,
оползнем
застывшее в горле как кость,
и лучше бы им воспользоваться.

взгляд уставился в неба лазурь,
мне бы заснуть.
говорят, что и в пуле есть суд,
стекает кровь по сосудам в мензурку.

не суть.