Икар упал, как падает в купель
младенец, истово уверовавший в бога.
Он не придумал ничего глупей,
чем, выпорхнув в немытое окно, на уровне окна парить,
и, испарившись, уйти на дно в объятья осьминогов.
А мы, потомки древних-Древних греков,
обречены быть приземленней.
Обречены мышами бегать
по лабиринтам, населенным
такими же Тесеями и крысами, как мы.

***

Ночь. Ненавязчиво шуршит камыш.
Враги донбят соседний братский полис.
В подполье тронутой френдли-огнем избы
грызню сама с собой устраивает мышь.
И пулемет, остыв
на подоконнике,
едва унял пронзительную дрожь.
Деревья ночью так похожи на покойников.
Покойники, устлавшие собою дно окопов - тоже.

Ты, новый Минос, как все старые, блажен.
Блаженен почти каждый повелитель.
Построй свой хрупкий мир из блиндажей,
и пусть на удивленье Минотавра,
здесь много оборвется красных нитей.
Но, сколь бы ни были длинны окопы,
они на уровне подкорки
все упираются в подземные парковки
торговых моллов. На них зиждется весь мир.

***
Всё, что даруют нам Деметры, в кучах, кипах,
как в сундуках, хранится в этих моллах.
И всякий из двулапых охламонов
за обладанье, даже частью, рад погибнуть.
Это мораль всех, до одной, легенд.
Пластик безркуких Гермесов и Венер
там выстроился в ровный дивный ряд.
Зеваки же на манекены
похожи больше,
чем манекены на самих себя.
Эвклидовы пространства лабиринтов:
всё из стекла и некуда вбить гвоздь.
Из рук чужих ты ничего тут не бери,
держась за свою нить, пройди насквозь.
И, выходя, не совершишь ошибку.

***

Снаружи лабиринт иных масштабов,
нить втоптана в гудрон асфальта.
Фасады в мраморе, базальте,
сонм башен на ветру шатает.
И каждая из башен,
как водится у греков старых, -
помесь бетона и двутавра.
Ши́та дорожка ниткой красной,
иди, Тесей, ходьба полезна.
Здесь Диогены в бочках квáсных
с лихвой наполнены аскезой.
Персей играет головою,
вчера Горгону обезглавив.
На фоне строят Парфеноны,
но без колонн,
с колоколами.
Толпа же по делам грохочет,
то тут, то там пролив винцо.
Столбы фонарные в горшочках
и всё отравлено свинцом.
Белибердой билбóрды тут
исписаны, да дрянью древней.
И всякая из всех дорог
кончает
тупиком
иль дверью.

***

Шнурок шныряет в щель под створкой,
за дверью - кафкинская шутка.
Там твое время, экий вздор,
уйдет на глупые маршруты
по коридорам, кабинетам,
по лестничным пролетам, маршам.
Там, усмехаясь, в глубине
Афина точит карандашик,
неторопливо дожидаясь
пятиминутку перекура.
И, свет мизинцем выключая,
включает дуру.

Директор. Зам. его, зам. зама.
Кто их спасет из этих клеток?
Блуждают с мертвыми глазами,
держась за нить, по кабинетам,
клиенты глупых Минотавров,
старея прямо на ходу.
И коридоры все ведут,
как в Рим, в холодную каморку.
А, оказавшись в ней, поймешь -

ты в морге.

***

А дальше - царство оппонентки.

Ким Кицураги


развлечение космонавта –
разглядывать в иллюминаторе
планетный орнамент:

акварельное полотно
с молоком облаков
и цветными материками,

четыреста километров –
не так уж и далеко.

но с орбиты
много чего не видно.
я так и не смог разглядеть Пирамиды,
Мачу-Пикчу, Запретный город,
границы стран,
инопланетян

и бога.

кое-что – с оговорками.
например, вон там –
ухоженные квадратики,
а рядом песчаная пустота:
так вот это Китай и –

постсоветские братья,
не в претензию вам –

Казахстан.

на криптонцев, и ксеноморфов,
и прочих внеземлян
нет и намёка,

что до бога –

верующим – любая фигофина
его бытием заполнена,

неверующим – нассать
и на истинные чудеса.

был тут у нас
астронавт из Малайзии –
коренастый мусульманин Муса,
занимался настройкой лазеров
для глонасса,

эти несколько месяцев
красные линии
были везде.

так вот,
он застал Рамадан
и заранее получал от,
так сказать,
спецов по исламу
особенное согласие,
чтоб питаться по времени станции:

закаты на станции каждые два часа.

собственно,
он кушал на каждом закате:
первый завтрак,
второй, иногда третий,
полдник,
обед,
перекус,
послеобеденный чай.

бывает, пропустит нечаянно –
потом наедает,
время проводит с пользой.

кажется,
в истории человечества
это был самый лайтовый пост.

с другой стороны –
в день пять раз,
покормясь,
Муса совершал намаз,
и это такая комедия:

как сесть лицом к Мекке
и спиной к Андромеде.

Муса,
говорю,
мир трёхмерный,
ты ближе к божественным небесам,
чем любая Мекка,

выбирай направление сам,
на мозги не капай,
расслабься
и молись как по кайфу,

но Муса
всё пытался
неловко расположиться на плоскости
невесомого разрисованного ковра,
бедолага,

будь я Аллахом,
я бы поугорал.

многое сверху видно:
хаос прибрежных линий,
тайфуны, шиханы,
дубайские пальмоподобные острова,
пугающий "глаз Сахары" –
в такие моменты проклинаешь апофению,
реально,
будто кто-то нарочно нарисовал,

упоротые неведомые зверушки
на просторах Перу,

но прямо берущее за душу,
поистине завораживающее –

это на чёрном ночном просторе
флуоресцирующий крой:
огни городов
и больших дорог.

удивляюсь тому, как накладываются
на пути караванов
современные трассы,

я буквально вижу
распластанный
по поверхности атласа
от Сианя и до Дамаска
скелет Великого шёлкового пути.

чувствую синхронизацию
серпантиновых паутин
во вневременном резонансе