| Murderator
Сообщения: 14,560
Регистрация: 06.06.2006 Откуда: Mogontiacum/Москва | 
3 августа 2007, 03:03
| | |
#1 (ПС)
|  Рассказ одного слепого идиота о празднике Ивана Купалы в одной белорусской деревне Ну вот!
Наконец-то я могу начать свою огромную тетрадку, в которой будет кое-что и от дневника, и кое-что от черновика, и всё конечно же от меня - мудака. Первым делом, хочу начать написание нового рассказа «В купаловскую ночь» только что пришла идея, как моча в голову стукнула. Она основана на моих старых снах, нереальных событиях и кое-чем другом, чего я сам не знаю. Все пошли на дискотеку, даже предки и дед с бабкой, а меня не пустили. Вот блядь! Даже Аленка пошла, сука. Интересно, с кем она там будет танцевать? Надо будет у Женьки спросить. Что-то она сегодня не пришла. Сегодня вообще кроме Моти никто не приходил, даже Феликс… Про Таньку вообще молчу. Родичи говорят: «Занимайся!» То есть на дискотеку идти я больной, а для этого здоровый. Фигушки! Но это все полная фигня. Главное я понял, что происходит с Аленкой. Позже попытаюсь и ей это объяснить, а то она сама не догадывается. Не знаю, что получится из моего рассказа. Скорее всего, дерьмо, но попробовать надо! Или ненадо? А, хуй с ней! Вместе посмеемся! Вернее вы посмеётесь. Во, хоть температура 41,1. Может уговорю сам себя в понедельник в школу не идти. Димон сегодня не позвонил. Чё это я о себе в третьем лице то говорю. Больше вроде новостей не было. С сегодняшнего дня начинается дневник 32.14.2897.
В купаловскую ночь.
Глава первая.
- Эй, приятель, ты, хоть на дорогу-то хоть немного смотри хоть!
- Тише, Сеня, сам знаю, не вякай! Смотри, не смотри, один хуй ничего не вижу.
Нащупав ручку, я еще немного приоткрыл окошко и высунул туда голову. В машину тот час же, подобно запаху изо рта батьки Лукашенко, ворвался аромат белорусских полей, удобренных чем-то неприятным.
- Сколько ехать еще? Уже две недели трясемся! – Сеня нервно ерзал на крыше.
- Километров триста осталось, - сказал я, больно ударившись лбом о табличку пролетевшую за окном и догодавшись, что на ней была надпись «Новоебуново- 300»,
- Так, хоть, поднажми, хоть, е-мое, хоть!
- Я только позавчера права купил, кретин. Итак сорок вместо 30 жмем – предположил я.
- Ты лучше «Седьмой квартал» врубай.
- Если ты крутой, для нас для всех ты свой...
- Хит!
Солнце светило прямо в глаза, находясь в самом зените, но я его не видел. Денек выдался жаркий, в небе не было ни облачка, ни тучки, ни птички, а я потел всеми частями тела, включая ногтями и перхотью.
- А чё мы там месяц делать будем? Заебёмся же! – ныл опять Сеня.
- Мог и не ехать! Да и вообще, я думаю, будет занимательно. А будешь себя хорошо вести, с Алёнкой познакомлю, – немного раздраженно ответил я, выплёвывая очередную порцию мух и слепней набившихся в рот.
- А она красивая?
- Еще бы! Но, она забита. Я её уже забил.
- Ой, вот только не надо сказок, что и она была твоей, как и все бомжихи из подворотней Минска! – язвительно бросил Сеня, пытаясь удержаться на повороте, вцепившись зубами в дворники.
- А практически и не было то ничего, - горько вздохнул я, - больше чем на четыре минуты её не хватило. И не моя была в том вина, я понял это только потом, когда мне объяснили. В ней было дело. И вообфе тебхя эта не кафается! – подвел я итог, выплёвывая зубы, выбитые промелькнувшим за окном телеграфным столбом.
Дальше ехали молча, потому как я уморившись дорогой уснул, а чем занимался Сеня, я не видел и не слышал, потому что спал. Изредка на горизонте мелькали стада пасущихся коров, коз и ворующих картошку алкашей. Лес виднелся далеко впереди, уже где-то на границе с Украиной. Он стоял далеко и независимо, как статуя Ленину в Минске. Вся эта картина мне лишь приснилась, как мне и приснилось куда лежал наш путь.
Деревня «Новоебуново» находилась у самого леса. Она была небольшой, можно даже сказать, микроскопической, всего-то в ней насчитывалось три с половиной дома по обе стороны от канавы. Но здесь жили мои друзья, здесь я проводил каждое лето моего детства. Тут жили бабушка Маруся и дедушка Лёва.
Я всегда наслаждался народными традициями, которые были очень ярко выражены здесь, как и лица самих жителей: пение, гадание, публичные казни и танцы. Мы с Сеней и приехали сюда, чтобы посмотреть и поучаствовать в великом народном празднике, ночи на Ивана Купалу. Всегда рассказывали, что в этой деревне к этому обряду готовились задолго и праздновали совсем по-другому, нежели в других деревнях. Хоть я и провел множество месяцев здесь, этого праздника не видел ни разу, так как был слеп от рождения и приезжал обычно в июле. Не в начале, а в середине, так как сама купаловская ночь проводится с 6 на 7 июля.
И вот сегодня, первого июля, в 16 часов 23 минуты 47 секунд и 9 милисекунд из-за поворота дороги показались до боли знакомые дома, а особенно второй снизу. Следуя указаниям Сени, я попытался притормозить машину, но промахнувшись ногой мимо педали тормоза, я надавил на газ, и подхватив местного петуха решёткой радиатора, размазал его по углярке. Наконец-то можно размяться.
- Ну, вот и приехали, Сеня, вылазий!
- Пиздюк слепошарый! – почему-то спереди послышался голос Сени. Догодавшись в чём дело
я не мог удержаться от смеха и зачитал Сене лекцию о предназначении и пользе ремня безопасности в средствах передвижения, за что и получил лопатой по тыкве.
Глава вторая.
Не успели мы и двух шагов отойти от углярки, как послышался родной причитающий голос бабушки Маруси:
- Ох, сыночкi ж вы мае родненькiя. А я вас так доуго чакала, ну пойдзем у хату, уся ежа ужо на стале.
- Сеня, готовься к атаке! Ешь мало, но мило, – с улыбкой предупредил я и заржал.
- Ничего, пусть она быстро готовит, я голодный, как шакал! – ответил мой дружок, и, смеясь, он вошёл в дом, а я ударившись о косяк ещё некоторое время пролежал в курином помёте на улице.
Бабушка Маруся и дед Лёва приходились мне какими-то дальними родственниками по маминой линии. Я все никак не мог понять какими. Маруся была женой двоюродного брата сестры тёти племянницы тестя свояка троюродного брата моей мамы. Вот как!
- Ой, дзетачкi маi, а у мяне ж нiчога няма! – причитала бабушка, вываливая на блюдо огромную кастрюлю бульбы, доставая кошачье мясо и разливая прокисший боршч.
После обеда мы уже не могли пошевелиться, не то что куда-нибудь идти. Еле-еле доползя до кровати, мы завалились спать, решив, что первым делом отдых, а в сартир потом.
Ну вот, пока я сплю можно немного и о себе рассказать. Зовут меня Дзима, живу я в столице республики Белоруссия городе-герое Минске. Хотя почему его называют героем, никто не знает. Учился, не как все, в обычной школе для умственоотсталых, как только исполнилось 18 лет, купил права, взял у папы его «горбатый» и рванул на летних каникулах в родную деревню, прихватив с собой лучшего друга Сеню, несмотря на то, что он долго упирался.
Сеня нормальный парень, он младше меня на два года три месяца 18 дней 15 часов и 59 секунд. Прекрасный танцор брэйка, гапака и твиста, приколист, но очень ранимая душа, и абсолютно не умеющий вести себя один на один с женским полом. Зато с обычным полом он на «Ты», особенно когда нажрётся, так сразу на пол, лежит и беседует с ним как с девушкой, а если в полу ещё и щели есть, так он туда, чаще всего, свой ... пытается засунуть. Но в целом он прекрасный парень.
Поднял нас крик петуха. Нет! Это не значит, что мы проспали до зари, просто петух кричал от боли и шока, очнувшись в щели между досками углярки и увидев своим единственным уцелевшим глазом куски своей плоти в радиаторе. Я потянулся и стал одеваться, хотя вся одежда уже была на мне до этого. Это я преждевременно сказал, что «нас» поднял крик петуха. Сеня даже и не думал просыпаться, он спал, положив ногу за щеку и посапывая задницей. Некоторое время я умилялся этой трогательной картиной, упёршись вплотную лбом в лицо Сени, а потом со всего размаху врезал ногой по кровати и очевидно промахнувшись попал ведро с парашей, оставленное нам бабушкой Марусей на случай маленькой нужды и окатил Сеню его же собственной мочой.
- А, это, не-не-не! – пробормотал Саня, падая с кровати. Окончательно очухавшись, он с чувством сказал:
- Сука!
- Ладно, хватит ругаться, как извозчик! Одевайся и пошли, все уже, скорее всего, собрались, - примирительно сказал я.
Пока Сеня умывался, я пощупал часы, которые по причине моей слепоты не имели защитного стекла, чтобы мне удобней было распознавать время наощупь. Было уже пол восьмого.
- Ну, готов? – спросил я, унюхав стоящего в дверях друга.
- Всегда готов, - мрачно ответил тот.
Слышно было, что ему не терпится познакомиться с ребятами, но он боится, как его примут в этой компании. Мне тоже натерпелось… Наконец-то, я услышу друзей после долгой разлуки. Целый год! Целый долгий! Цееелыыый гооод я не щупал их.
Мы вышли из дома и пошли в сторону забора. Я забыл рассказать, что у бабушки Маруси было два дома. В одном она жила сама, а в другом принимала гостей, вроде нас. Там не было ни кухни, ни крыши, ни стен, ни двери, ни туалета. Хотя туалет в деревне редко бывает в доме, за исключением ведра с парашей. Короче, был только погреб.
В заборе, который огораживал погреб со стороны поля, была дырка. Я знал ее с самого детства, потому-что именно с ней я когда-то испытал свой первый оргазм. Почему же ее никто не заделывал, спросите вы? А потому-что у меня был букет половых заболеваний и никто не решался дотронуться до дырки. Козы и коровы которые туда лазили, сдыхали мучительной смертью, а человек обходил гиблое место за двести метров, прикрывая нос рукавом. Выбравшись на поляну, мы пошли в обратном направлении. Путь наш лежал на пустырь, где обычно собиралась вся молодежь.
Шли молча. Я понимал настроение Сени и не задавал лишних вопросов, кроме таких, как: «Чё, волнуешься?!» или «Тебе страшно?!». Ведь я сам не знал, как его тут примут.
Свет костра Сеня заметил уже издалека, о чём немедленно сообщил мне, когда я отчаянно нёсся, удирая от соседского быка Борьки. Было еще не совсем темно, но достаточно для того, чтобы огонь был хорошо заметен для всех, кроме меня. Вокруг костра, предположительно, сидели родные силуэты! Сам того не замечая, я перешёл в галоп и запнувшись о засохший лошадиный катях, угодил рожей в ещё не засохшую коровью лепёшку. Один из сидевших повернулся в мою сторону. Сначала он в недоумении смотрел на меня, словно увидел мутанта. Неудивительно, ведь моё лицо теперь было покрыто толстым слоем зловонной коричневой массы коровьих фикалий. Однако моё подобное этому появление уже вошло в традицию, поэтому кто-то резко вскочил и побежал ко мне на встречу, размахивая оглоблей:
- Димон!
- Можешь не спешить Феликс, мы и так уже идем.
Тут, конечно, все стали пялиться на нас.
Глава третья.
- Приехал!
- Как видите! Да, кстати, перед всеми разговорами, это мой друг Сеня, - сказал я, показав на быка Борьку, изо всех сил мычащего поодаль. Сеня сделал поклон и припал на одно колено, упёршись на куст осоки и так заорал, что я на какое-то мгновение потерял и свой слух, оказавшись напрочь отрезанным от внешнего мира . Всё поведение Сени вязалось с ничтожной манерой всей его жизни, но я-то унюхал, что Сеня сильно волнуется.
Ребята тоже вели себя немного настороженно, обнюхивая Сеню, они нервно поскуливали. Обстановку разрядила Женька, она просто подвинула свою стокилограммовую задницу, освободив примерно десять сантиметров бревна под ней и сказала:
- Садитесь, места всем хватит!
После этих слов все как-то оттаяли, и разговор потек сам собой, как всегда. Я обвел взглядом всю компанию, сидящую у костра, сидя спиной к ней. Взгляд мой остановился на Моте и Ленке, они сидели обнявшись. Я грустно улыбнулся и подмигнул Матвею обоими глазами, тот скорчил страшную рожу, которой позавидывал бы даже сам Квазимодо и подмигнул в ответ. Конечно, мой следующий взгляд был брошен на Аленку. Она сидела у костра в своем легеньком платьице, которое она не снимала со второго класса, как всегда челка закрывала лоб, груди и колени, причём не только её. Хозяйка щебетала что-то на ушко Женьке. Я стал смотреть на неё, но как только мой взгляд встретился с её носом, она поспешно отвела глаза и, вдруг отчего-то погрустневшая, стала смотреть в огонь.
Я еще раз осмотрел всех, всё ёщё сидя спиной к компании. Костя сидел ближе всех к огню, отчего носки его резиновых галош, расплавившись, приняли форму пальцев ног. Он изредка подбрасывал в костер «топливо», шифер и патроны. В нашей компании Костяй был всегда самым хозяйственным и самостоятельным. Ему можно было доверить любую организацию или работу. Был он маленького роста, из-за чего его часто путали с хоббитами, иногда при разговоре заикался и дёргался, держа правую руку в трусах, но был прекрасным другом и человеком.
Жанка смотрела в огонь и не шевелилась. Когда она прибывала в плохом настроении, к ней лучше было не подходить, иначе она могла впасть в истерику, рвав волосы на голове у того, кто попадётся ей под руки. Я представил себе, как Сеня невольно залюбовался ею. Да и было от чего: огромная бородавка на носу, пышные усы и стеклянный глаз. Сальные черные волосы спадали из под мышек, в соплях под носом отражался огонь…
Феликс что-то увлеченно рассказывал Матвею и Ленке, а те делая вид, что внимательно слушают, сосались.
Женька рассеяно смотрела одним глазом куда-то вверх, другим куда-то вниз, а третьим куда-то налево и иногда кивала головой, соглашаясь с какими-то Алёнкиными репликами. После очередного кивка у неё вывихнулись шейные позвонки, а Алёнка воскликнула:
- Что? Действительно, да? Я так и знала, что он тебе нравится, сучка!
- Кто? – спросила Женька.
- Ну, как кто?! Тот о ком я тебя только что спрашивала!
- Да нет! Никто мне не нравится! Отвали, шваль!
Все улыбнулись, даже сама Алёнка, обнажив все свои четыре гнилых зуба на нижней челюсти.
В этот вечер разговоры были не нужны, хотя все пиздели как на базаре. Каждый находился в компании лучших друзей, и не нужно было ничего говорить, кроме оскорблений.
Солнце полностью закатилось за горизонт. Теперь лишь стрекотание цикад, жужжание мух, кваканье лягушек да темнота окружали нас. Вдали светились пылающие стайки; там же мычали коровы, которые были заперты в этих стайках. Этот прекрасный романтический вечер нарушил крик со стороны одного из домов:
- Женя! Шлюха! Чем это ты там занимаешься? Немедленно вытащи эту гадость изо рта. А ну-ка домой! Блядь!
Женька встрепенулась:
- Ладно, я пойду, а то завтра не отпустят! – сказала она, направившись к деревне.
Шла она какая-то грустная и прекрасная, как ночная богиня, заслонившая своей тушей весь пейзаж ночного звёздного неба.
- Что это с ней? – спросил я у Кости.
- С Ванькой порвала! – ответил тот.
- Насовсем?
- Да кто ж гандоны то зашивает, дибил?
- Ну и слава богу! Хорошо тому, кто хорошо кончает.
Потихоньку все начали расходиться. Когда пора пришла и нам, Аленка отозвала меня в сторону:
- Я рада, что ты приехал! Я ждала, - сказала она и, резко повернувшись, ломанулась домой.
- Пошли домой, там все расскажешь, вместе подумаем, как горю помочь, - сказал подошедший сзади Сеня.
И мы пошли. А костёр остался незатушинным и пустил красного петуха на ржаное поле, отчего посёлок деревенского типа «Новоебуново» как и в прошлые годы был обречён закупать зерно у барыг на рынке в районном центре.
Глава четвертая.
Уже лежа в кроватях и потушив свет, я начал рассказывать Сене, как все было:
- Приехала она сюда два года назад. Как раз я тут был. Приехала из Махачкалы, из Чуркистана. Плохо им там стало жить, хачики зажимали, вот и приехали сюда. Ты не представляешь, какая страшная она была тогда. Потом она сдружилась с Женькой, а та в свою очередь в ту пору с одной бандой. Ну, вот вдвоем и ходили они туда «тусоваться». Кругом всем плевать было, а я полюбил ее, понимаешь, полюбил с самого начала, всю банду вместе с главарём, всех до последнего мазафаки. Феликс сначала помогал мне, пытались с ними говорить, но они ничего не слушали, только отстреливались. Нас тогда вообще трое друзей было: я, Феликс и Мотя. Ничто не могло нас тогда разлучить, даже газовая гарелка. Потом случилось непоправимое, Феликс влюбился в нее. В один из вечеров он пошел и признался, но получил пяткой в дыхло и ещё восемь огнестрельных ранений в задницу. Я тоже думал, что делать. И вот в один день мы собрались, как всегда. Втечение всего этого вечера я думал, что обнимал Алёнку, сидя у костра. Но оказалось это был дед Макар – местный пастух, известный своей неопределённой ориентацией. На следующий день от неё не было никаких знаков внимания, зато Макар прислал мне веник из полевых трав. Я написал Женьке записку, где попросил написать мою точку зре... гм... о случившемся. Она ответила, полностью облив Аленку грязью. Мы решили спасать глупенькую, ничего не понимающую девчонку. Мотя пошел и поговорил с ней, сделав непоправимое – он отдал ей записку. Аленка плакала целую ночь, затопив слезами погреб, а потом поссорилась с Женькой. Ей не к кому было прибиться, и мы предложили свою руку помощи, одну на двоих. Именно в этот момент я и решил рассказать ей все о своих чувствах. Перед разговором я попросил Филикса подойти и напомнить ей, что она может не только мне, но и себе. Он же понимает все не так и уговаривает Аленку сказать мне «Да», чтобы я ничего с собой не сделал. Она говорит мне «Да», я пытаюсь её поцеловать, но промахиваюсь и целую её пса Тузика, который в этот момент бросает лизать свои яйца и облизывает моё лицо.Она в шоке принимает меня за зоофила и закрывает дверь, прищемив Тузику хвост. От боли Тузик вцепливается в первый попавшийся ему предмет зубами, который оказывается моим носом и откусив проглатывает его. Так что теперь у меня нос, как у Майкла Джэксона. После всего этого я раскалываю Феликса и говорю: «сам кашу заварил, сам и расхлебывай!». Он долго разговаривает с ней, и она соглашается «попробовать». Но она не пробует, она замыкается в себе, а через четыре дня передает Матвею, что уже «напробовалась». Мы рвем с ней отношения, нейтральным остается лишь Мотя. Через некоторое время она шлет мне записку, которая написана очень красивым стилем в стихах и мы с ней миримся. После этого она становится сама собой, и я начинаю понимать.
- Что понимать-то?
- Не перебивай, мудило. Потом она мирится с Женькой, а я страшно зол, ведь она пообещала мне, что в этом вопросе ни шага без меня не сделает. Как раз в то время я лежал в больнице с носом, она приходит меня проведать. После разговора я действительно понял!
- Да что ты понял?! – пёрнув, Сеню подкинуло на метр над кроватью.
- Я понял, что она неопытна, добра, мила,тупа, умна, модна, крута и глупа одновременно. Когда она соглашалась «попробовать», то сама не делала по отношению ко мне никаких шагов, потому что боялась, что ей переламают ноги. Этот страх поселился в ней, не давал чувствовать, понимать, думать. Страх оказывал на неё такое влияние, что она даже задницу подтереть не в состоянии была. Эти четыре дня превратились для нее в пытку. Помнишь слова «Агаты Кристи»: «Моль, это моль, как ее ты не назови. Это трах, там, где страх места нет тру-лю-ли»? Вот так оно и получилось. Она не смогла ничего не почувствовать, не потому что не умела не чувствовать. Чурка деревянная! Нет ничего непостыдного не в том, если мы ничего не умеем, но этому ненадо неучиться. Самое несложное не заключается в том, что если мы чего-то не боимся, то не стараемся не оказаться не в такой ситуации второй раз. Я не знаю, как не заставить попробовать ее второй раз. Когда мы «друзья», все хорошо, я же слышу, что не безразличен ей. Просто у нее в голове стоит переключатель, который регулирует понятия дружбы и любовные отношения. Коробка-автомат, понимаешь? Но его надо убрать, его не должно быть. Ведь в те 4 дня мы были вместе, но как враги, а теперь мы порознь, но друзья. Это парадокс, просто загадка природы, какая-то. Но она должна понять, что чем быстрее она переступит этот порог, тем легче ей будет жить. Как ей доказать это? А Сеня?
Но Сеня не отвечал, он уже давно спал, повернувшись к стенке, уморившись хуйнёй, которую я нёс уже окола часа.
- Ах, ты пидор! – выругался я и мгновенно уснул.
Глава пятая.
Утро встретило нас заливистым криком того самого злощастного петуха. На этот раз мы проснулись одновременно, ударившись головами, почему-то, в одной кровати, и пошли умываться.
Ручник находился во дворе у соседа, там же стояла большая бочка с водой. Мы умылись (полностью облив друг друга, вернее в то время как Сеня обливал меня, я окатил деда Лёву) оделись и стали решать, что делать дальше.
- Может пойдем по полю погуляем? – предложил Сеня.
- Да подожди ты, ещё нагуляешься. Ты же даже еще с ним не знаком, - сказал я.
- Ну и куда мы пойдем?
- Давай к Мухелю зайдем, да и хакера не мешало бы навестить.
- Какого хакера?
- Увидишь.
Мы пошли к Мухелю. Мухелём звали одного парня по имени Фима. Самой главной целью в его жизни было покалупаться в велосипеде, самокате, бензопиле и т.п., что стоило ему уже отпилиной левой руки, двух ушей и моей коленной чашечки. Но, надо признать, специалистом он был отменным и не раз помогал мне с моими глистами.
Нашли мы Мухеля в гараже. Он лежал под каким-то мотоциклом, и очевидно будучи им предавлен, отчаянно махал ключом в воздухе.
- Привет, Димон, помогай! – прохрипел он, протягивая ко мне руки.
Следующие пол дня были заняты отмыванием рук от мазута, испытаниями мотоцикла, отмыванием рук от мазута, а также повторной его починкой после этого, отмыванием рук от мазута и очередным спасением Мухеля.
Остальное время мы сидели у Писькера (хакера), единственного парня из всей деревни, у которого был калькулятор. Посокрушавшись, какое это красивое дело «матеша» и покрыв десятиэтажным матом батарейки Орион, мы направились домой, чтобы поужинать.
После ужина настало время вновь идти к костру.
- А они что каждый день костер жгут что ли? – спросил Сеня, обтирая свою ногу о мою штанину, наступив в компост.
- Нет, только когда трава есть, и компания собирается, – ответил я.
Когда мы подошли, костер уже разгорелся. И вокруг него сидело больше человек, чем вчера.
Добавился Боб, его звали Вова, но здесь к нему приклеилась кличка Хуй собачий или Боб. Он был простой деревенский парень. К нему абсолютно на прямую подходило выражение: «силы нет, ума подавно». Нет, я не могу сказать, что он был злой. Но я скорее просто ничего не могу сказать, потому что он был глупый и не мог отличить запорожец от камаза.
Пришла Дианка. Вот, о ней я могу сказать совсем уж не много, так как в нашей компании она почти не появлялась. Года два назад она была девчонкой Боба, за что и потеряла девственность и моё всеобщее уважение. Но она была далеко не дурой, и много соображала в математике. Не знаю, как вы, но я против нее ничего не имею. Также к костру пришли Мухель, Данила (Писькер) и Танька. Она приехала в Новоебуново год назад, и сразу попала под влияние и внимание старших парней, хотя ей было всего 40. В компаниях она вести себя не умела, в чем открыто признавалась и извинялась. Но самое главное, что Таня была открытая, добрая, открытая, умная, открытая, и нравилась Мухелю… Открытая...
В тот вечер уже не было того осматически-пидаристического настроения, и все пиздели, не закрывая ртов:
- Народ, а вы знаете, что завтра вечером Микола Питерский приезжает, он мне вчера сообщил? – сказал Мухель.
- У тебя ж телефона нет! – сказал я.
- Ага! Зато голуби почтовые есть – сказал Мухель.
- А ты-то сам, на сколько приехал? – спросила меня Алёнка.
- Я на месяц, а вот Сеню после купаловской ночи надо будет домой, во что бы то ни стало, отправить, даже если в цинковом гробе, он уезжает. Но я потом сразу вернусь.
- Да, возвращайся скорей, – сказал Феликс, крася губы бабушкиным гуталином.
Преданность Феликса всегда трогала меня. Он считал меня своим единственным настоящим и лучшим другом после ссоры с Матвеем. Я же не всегда мог отдать внимание только ему, в большинстве специализируясь на всей компании.
В это время далеко со стороны леса донесся протяжный затихающий крик:Зиг Хайль! Стало немножко неуютно. Все инстинктивно прижались друг к другу и испытали благодарность к своим стволам и огню. Ведь никакой скинхэд или другой хищник не подойдет близко к костру. Один только Боб абсолютно не испугался, и лишь тявкнул в ответ:
- А чего, это скинхэды. Вон у нас в прошлом году один во двор попал, так собаки об его бейсбольную биту все зубы сломали. Сюда они не попрутся, биты жалко.
- А если это и не скинхэды вовсе? – предположил Костя. - С какой стороны доносился крик?
- Со стороны замка, по-моему, – прошептал Матвей, заглушая рёв реактивного самолёта, пронёсшегося над нашими головами в южную сторону.
- Ну, вот вы и сами ответили на свой вопрос, – многозначительно улыбнулся Костя.
- Расскажи, что знаешь, пожалуйста, – просила Женька.
- А вот и нет, Микола завтра приедет, вместе и расскажем, дуэтом. Он лучше меня эту историю знает.
Больше в тот вечер ничего необычного не произошло. Мы посидели, поговорили, подрались и были увезены ментовским бобиком в отделение. Домой вернулись поздно ночью, все в синяках и с переломаными рёбрами.
Глава шестая.
В шесть часов утра бабушка Маруся нас подняла с постели, пизданув по ушам грязной половой тряпкой. После бурно проведенного вечера я ничего не соображал и рассеянно жевал хлеб, слушая как стучат мои сломанные челюсти. Сегодня была наша очередь караулить коров.
- А я яшчэ гэту, дзеуку суседзскую, Алёнку запросiла дапамагчье вам, дзетачкi. Бо ты Змiтрок ужо мабыць запямятвау, як кароу пасце.
- Да что вы, бабушка Маруся, разве такое можно забыть? – вяло пытался я отмахнуться.
- Да не, нiчога, усе будзе добра, – заверила нас бабушка, провожая к дверям шваброй.
Стадо коров уже ждало нас на улице. Все эти Буренки, Зорьки, Звездочки, Мили, Нэлли и другие нервно переминались с копыта на копыто, громко мыча и топча наложенные ими кучи. Со стороны соседних домов маршировала заспанная и недовольная Аленка. Она принялась бить коров прикладом дедушкиного карабина, призывая к порядку.
- Смирррррнааа наааа!
- Привет Аленка! – крикнул Сеня, - Как дела?
- Могли бы бы быть и луууууаааааачше, – ответила она, зевнув так, что мы увидели её гланды.
Я понимал ее состояние. Она боялась оставаться наедине по причинам, ранее уже описанным мною в этой книге, вернее в этой несчастной повести, но виду не показывала, пытаясь скрыться за завесой равнодушия и раздражения. Мне тоже было не по себе, отчего меня стошнило на Сеню.
Молча, по утренней росе и битому стеклу бутылок «чебурашек», погнали мы коров на поле.
- Может позже Женька подойдет, – сказала Аленка, нарушив молчание истерическим воплем.
- Ладно, – согласились мы, истошным криком.
Хоть было очень раннее утро, но солнце уже потихоньку начинало осветлять небосвод. День обещал быть светлым. Придя на поле, мы постелили взятые с собой газеты и уселись на них. Коровы начали бегать вокруг нас, как дикари вокруг костра после удачной охоты.
Сеня улегся на землю, сорвал какую-то травинку, засунул себе в рот и запел, но травинка попала ему в глотку и вместо пения из его уст вырвалось лишь сипение:
- Пхрррхрххоле, хррррруссскхххооое пххрхооохлеее!
- Заткнись кретин! – оборвал его я, ударом в грудак, – во-первых, не русское, а белорусское. Во-вторых, ты фальшивишь и картавишь.
- Аххррх, вх-тххретьиххх? – попытался задать риторический вопрос Сеня.
- А, в-третьих, давайте поиграем в карты, – предложила Алёнка и заржала, на что с соседнего пастбища прискакал молодой жеребец, думая что здесь есть молодые кобылы.
Я не мог им налюбоваться, хоть и не хрена не видел. Озорные его глаза смотрели бодро и весело, от этого хотелось смеяться. При каждом движении головы его легкая грива как будто разлетались из стороны в сторону солнечными парашютиками одуванчика. «Ты прекрасен!» – хотел ему сказать я, но, конечно, не сказал, потому что не успел, получив копытом промеж глаз.
Начали играть в дурака. Почему-то дураком всегда оказывался Сеня. Когда в очередной раз, не взирая на замечания с нашей стороны, насчет того, что карты правду говорят, он остался дураком, то встал в полный рост и запел басом:
- Не везет мне в картах, повезет в любви…
Договорить он не успел, так как уже катился с холма, сбитый ударом Борькиного лба под зад.
Аленка ржала.
- Падла! – сказал Сеня, отряхиваясь, - Я тебе это еще припомню.
- Ммммууууу! – примирительно промычал Борька.
Алёнка неизвестно откуда достала свой кошелек и стала перекладывать вкладыши жувачек из одного кармашка в другой.
- А я все их с собой ношу. Они мои. Они все мои. Моё сокровищщщеее, – как бы невзначай сказала она, - Помнишь ту твою ебучую сказку про королевство?
Еще бы я ее не помнил. Ведь эту сказку я написал для нее накануне разрыва, в котором я не участвовал.
- Ты поняла, кто убил молодого короля? – спросил я.
- Там же написано, что злой пердун-колдун, – удивилась она, вылупив на меня свои лупыри.
- Нееет, его убила водка, – сказал я, - Ведь из-за нее он туда пошел. А ей было пофиг, она ведь не человек.
- Да, ладно, это дело давнее, – примирительно сказала Алёнка.
Тут подошел Сеня, и мы вновь начали играть в карты. Женька так и не пришла, а Сеня защитил своё звание дурака ещё восемь раз.
Глава седьмая.
Нашей главной вечерней миссией являлось встретить Миколу из Питера, который должен был приехать автобусом. На остановке стояли: я, Сеня, Мухель, Феликс и алкоголик Митя, вот уже вторую неделю пытавшийся сбагрить свои вонючие носки, убеждая всех, что эти носки были лично жертвованы самим Иосифом Виссарионовичем Сталиным какому-то ударнику труда из Новоебуново во время «Съезда Победителей», причём на глазах у всех. Все «Победители», включая того ударника, были позже расстреляны за то, что они видели голые пятки вождя мирового коммунизма.
- А во сколько он должен приехать? – в очередной раз спросил Сеня.
- Да сколько можно повторять, в восемь часов! – подумал Мухель.
- А если он вообще не приедет? – задал мой друг очередной «интеллектуальный» вопрос.
- Слушай, не нравится, вали отсюда, – сказал Феликс.
- А можно? – явно воодушевился этой идеей Сеня.
- Да, катись на хер отсюда, дуралей, – сказал я, стоя лицом к Мите.
Сени как след простыл, а Митя положил носки в карман и заковылял в сторону деревни.
Мы продолжали ждать.
И вот, наконец, вечернюю тишину нарушил звук рокочущего мотора и шуршания шин, доносящихся из-за поворота. Автобус был маленький, грязный и вонючий. Он остановился, не доезжая до остановки метров пятьдесят, потому что у него кончился бензин, и из него, подбодрённый пинком под сраку, на дорогу вывалился Микола.
Микола Питерский был невысокого роста, и кого-то могла ввести в заблуждение его большая «полнота». Но он был очень сильным и занимался сумо.
- Микола, привет! – как всегда невозмутимо сказал Мухель.
- Микола, чувак! – кинулись мы навстречу друг другу и засосались.
- Пошли к костру, – предложил Феликс.
- Да подожди ты, к какому костру? Мне нужно зайти к бабе, поесть, переодеться, посрать, помыться, почистить зубы и только тогда я приду.
- Ладно, мы подождем, – сказали мы.
Через минуту вся наша компания уже сидела у костра.
- Ну, Костя, что ты нам всем хотел рассказать?
- Ту самую историю про замок, помнишь?
- А как же! Ну, слушайте и не перебивайте. Узнал эту историю от своей бабушки, а она в свою очередь от партизан, а те от фашистов и т.д. Если не верите, то можете спросить у моего деда, он до сих пор двоих в подполе прячет. Уверен, что-либо они наверняка расскажут. Как вы знаете, за километра три отсюда, если идти через самую чащу, находится старый небольшой замок. Сейчас он уже зарос и наполовину разрушен. Но во время Второй Мировой жил там один немецкий генерал. Жестокий он был человек. Белорусских крестьян лично избивал, собственноручно всячески мучил. И была у него красивая дочь. Мать девочки давно умерла при родах её старшего брата, а отец мало времени уделял ребенку. И вот, наконец, настало время, когда девочке исполнилось 13 лет, и вот-вот было уже почти четырнадцать, а через год и пятнадцать, а ещё через год и шестнадцать, а потом и... Ладно, слушайте дальше. Об отце девочки ходили слухи, что он связан с темной силой. Генерал приносил в жертву крестьян, а за это жил вечно, все свои шестьдесят лет. Девочка не слушала наговоров, да и отца видела редко… Один раз, гуляя по лесу, Купалина (а именно так ее и звали) обнаружила лежащего у дерева полумертвого парня, который был очень красив, по крайней мере она так думала, потому что это был первый мужик, которого она когда-либо видела. Девушка носила ему еду, перевязывала ему раны, а он ей рассказал, как тут очутился. Его должны были посадить жопой на кол, для того чтобы принести в жертву злым силам. И ведь уже посадили, а он сбежал вместе с колом, и теперь, если генерал за ближайший день не найдет жертву и кол, то сам умрет. Но обязательно должно быть соблюдено условие: жертва должна иметь семитскую кровь. – Это ж надо было до такого додуматься, что белорусские крестьяне имеют семитскую кровь. - Вернувшись домой, девушка обнаружила отца совсем не таким, каким привыкла его видеть – молодым мальчиком лет десяти . Он казался очень старым импотентом и сказал ей, что ему ночью нужно будет прогуляться с ней к старому ручью у заброшенного кладбища за туманным болотом, где даже лягушки без спроса ебаться не смели. Ничего не подозревая, Купалина так и сделала. Когда они пришли к месту, то вокруг старого ручья собралась куча солдат с факелами. Лица их скрывали черные козырьки, а в руках поблескивали чёрные Шмайсеры. В это время из лесу выскочил молодой человек с колом в жопе. Он освободил Купалинку, и они побежали. Но далеко им уйти не удалось. Они смогли добежать лишь до высохшёй реки, там на ее берегу уже был разложен, но ещё не зажжён погребальный костер. Поняв, что от погони не уйти, молодые поцеловались, после чего девушка бросилась в иловое русло реки, а парень – в кучу соломы и дров, предназначенных для костра. Звали того человека Иван, отсюда и ночь на Ивана Купалу. Генерал же не умер, силы превратили его в ёбжика. Каждую ночь на Купалу, он принимает свой облик и ищет девушку, похожую на его дочь, для жертвы, чтобы заколоть её на хер! А в другие вечера мы можем слышать его „Зиг хайль!“ со стороны замка.
Рассказ закончился, но все сидели молча. Я немного придвинулся к Аленке, и она сидя напротив морщась наблюдала, как я ласкаюсь к деду Макару. Вот так и сидели мы, пока родственники не растащили всех по домам.
Глава восьмая.
Прошло еще два дня.
Глава девятая.
В течении этого времени мы по очереди катались на мухелёвском мотоцикле, что закончилось страшной аварией в помойной канаве. Потом ходили на речку, все вместе купались, отмывались, так сказать. Было круто, офигенно, или супер, или классно, не растрачивали мы запас словарный понапрасну, если не учитывать, что Женька и Женька скинули Аленку и Алёнку в воду и в воду прямо и прямо в одежде и в одежде. Но никто не обижался, всем было весело, а она опять ржала.
В один из вечеров, я разговаривал с бабушкой Марусей по поводу легенды. Она еще смогла добавить, что после того, как Купалинка захлебнулась в иле, речка окончательно пересохла и перестала крутить валы водяной мельницы, которая находилась под замком. И в купаловскую ночь можно услышать скрип мельничного колеса и маты мельника.
И вот, наконец, наступило долгожданное шестое июля. Я открыл глаза и выглянул в окно, оказавшееся портретом Лукашенко. При этом меня чуть не хватил удар.
- Сеня, – дрожащим голосом позвал я, - Посмотри на это.
Мой дружок выглянул в настоящее окно. Там шел дождь. Он был мелким и гадким, как мои глаза, показывая нам, что это надолго. Возможно, читателю покажется странным столь огромный испуг, вызванный простым портретом Лукашенко. Но вы ведь даже не догадываетесь, что батька на этом портрете запечатлён непричёсанный и улыбающийся, с какими то остатками пищи на зубах.
За завтраком бабушка Маруся причитала:
- Ой, што ж гэта робiцца? Каб у ноч на Ивана Купалу i быу дождж.
Но все её опасения оказались преждевременными. Примерно около двух часов дня все до одной тучи рассеялись, выглянуло солнце, появилась радуга. Трава переливалась на солнце капельками дождя и поросячей мочи.
- А, ну-ка, народ, все к ноге! – послышался с улицы голос Кости.
Мы вышли на улицу, там уже постепенно собирались все.
- Чего надо, Костяй? – спросил Боб.
- Да? А вам не надо? А кто к вечеру готовиться будет? – кричал Костя.
Тут мы все подумали и я понял, что готовиться действительно надо и надо много.
Во-первых, нужно было перетащить к реке палатки (ведь мы собирались провести на берегу всю ночь, а на открытом воздухе у костра летней ночью в Белоруссии замёрзнешь нахер).
Во-вторых, нужно было собрать достаточно топлива для костра, а в мокром лесу это было достаточно проблематично. Канистры с бензином как грибы из земли не растут.
В-третьих, девчонкам надо было собрать большое количество венков с деревенского кладбища и натыкать в них множество цветов.
Так что работы был непочатый край! Сначала послали девчонок... ну это, за венками, а сами принялись бухать. Потом до самого вечера ставили палатки и запасались клеем Моментом и полиэтиленовыми пакетиками.
Купаловская ночь справлялась всей деревней, но мы решили делать все отдельно, как самая настоящая секта.
И вот, наконец, после всей проделанной работы мы сели у костра и стали ждать темноты. Все ребята и девчонки были очень серьезны, как-то даже на себя непохожи стали. И вот, наконец, оранжевый компакт-диск солнца, послав на Землю последний луч, скрылся за горизонтом. Мирно потрескивал костер, но перикинувшись на одну из поблизости стоящих палаток, а затем и дальше, он уже не был такой мирный и шипел и щёлкал, круша шифер летней кухни деда Макара.
- Ну, пора начинать, – как-то неуверенно сказал Костя.
И они начали, а я кончил.
Глава одинадцатая.
Первыми поднялись девчонки. Они достали огромный венок, с натыканными в него одуванчиками, крапивой и другими полевыми цветами, и встали в круг, держась за ленту с надписью «Помним. Любим. Ждём», накрученую на нём. Девчонки начали петь. Их писклявые голоса пронзали тишину ночного леса, заставляя замирать с отвращением сердца всех, слушающих это дивное пение. Я заткнул уши. Первой песней была песня «открытия» праздника «Купанинка»:
Купалiнка, купалiнка
Темная ночка, темная ночка
Дзе ж твая дочка?
Мая дочка у садочку
Ружу собiрае
Ружу, ружу собiрае
Слезы пролiвае.
Конечно, слушая эту прекрасную песню, я больше всего представлял себе Аленку. Наверное, она пела, закрыв глаза и немного покачиваясь в такт музыке. Она была прекрасна! Женька тоже пела очень хорошо, но с какой-то душевной болью, а может у неё просто были месячные. Продолжая пение, девушки спустились к реке и отпустили в вечное плавание большой венок, который тут же пошёл ко дну, и обдал их брызгами с ног до головы.
Я посмотрел на Сеню, но не увидел ничего, кроме темноты. Наверное, он сидел, не двигаясь и даже, как мне показалось, не дыша. Взгляд его был устремлен на Жанку. Я усмехнулся и стал слушать вторую песню, которая уже не относилась к празднику и была спета в стиле рэп. Пела ее одна Аленка, остальные девчонки лишь подпевали:
Пойду выйду за околицу, надо мной братва приколется
Пушку вытащу мою, шесть патронов заряжу
Яйца падлам отстрелю и собакам их скормлю
День и ночь у нас в селе разборки
Пьянки, перестрелки, стычки, стрелки, шлюхи, порки
Тарантино отдыхает, если наш колхоз бухает
Лохи бабки нам бышляют, менты в овраге отсыхают
Я не лгу, бля, вот те крест, бля! Чтоб мой ствол мне в жопу влез, бля!
А не веришь, хуй с тобою! Ты накроешься пиздою!
В этот момент все девчонки достали из под юбок пистолеты, и паля вверх запели в один голос:
Йо, бля! На, бля! У, бля! Пад - ла!
Песня была очень длинной и мелодичной.
Вот так мы и сидели на берегу реки, слушая прекрасные песни. Когда девчонки устали и у них кончились патроны, они уселись вокруг костра, Костя сказал:
- А теперь выбираем королеву!
- Да, да, выбираем Купалинку! – загалдели все, суя руки друг другу в лицо.
- Ну, парни высказываемся по очереди, - Мое слово: Аленка.
- Алёнка, - сказала Алёнка.
- Аленка, – сказал Мотя.
- Жанка, – сказал Сеня.
- Аленка, – крикнул Мухель.
- Воздерживаюсь, – сказал Даня.
- Аленка, – сказал Микола.
- Любимая, – сказал я.
- Димон, - сказал дед Макар.
- Дианка, – сказал Боб.
Тут уж, конечно, все засмеялись, а Феликс сказал последнее слово: «Димон!»
Мне надели на голову мешок и стали обращаться, как королеве.
- А мы тоже петь умеем, – вдруг ни с того ни с сего заявил Мотя и извлек из своей сумки гитару, - Давайте «Бабу Ягу».
- Давайте! – крикнул я из под мешка.
И мы спели «Бабу Ягу». Слова этой песни приводить в данной книге не буду, так как там встречаются нецензурные выражения, типа письки и сиськи .
Потом Феликс, Макар и Данила отсели в сторонку и стали петь песни Бориса Моисеева, а остальные занимались разными делами.
Я решил немного прогуляться по берегу реки и незаметно оставил свою компанию. Заблудиться я не боялся, мне был известен тут каждый кустик, каждый камешек, каждый мент.
- Дима! – окликнул меня знакомый голос. Меня догоняла Алёнка.
- Девчонки там гадали, а мне это уже надоело, вот из транса вышла и решила с тобой погулять, – разом выпалила она перекрикивая сверчков в траве.
- Скажи мне, что ты собираешься дальше делать, как жить? – уже не выдержал я, - Ты же тоже, я слышал, собираешься переезжать в Минск. Ты одна там останешься, совсем одна!
- Я что-нибудь придумаю, уж как-нибудь да не пропаду, я рыбок себе заведу – дёргая головой, ответила она.
- Да зачем придумывать? Я один, ты одна, на небе луна, любви хана, неужели не лучше и не легче вместе? Переезжай ко мне, у меня в комнате ещё пара квадратных метров для тебя найдётся! Хотя да, ведь ты же боишься! Но ведь когда-нибудь тебе придется переступить через страх и, наконец, научиться. Ведь ты же даже не пробуешь, ты просто боишься.
- Я уже попробовала, – неуверенно возразила она, стуча зубами.
- Нет, ничего ты не пробовала. Сама ты не сделала ни одного движения, я сам всё расстёгивал. Ты должна понять никто не будет смеяться, все только помогут.
- Я тебя не люблю, я уже говорила. Лучше горькая правда, помнишь?
- Чушь, полная чушь. Где ж твоя горькая правда в отношениях с Женькой? Ты сама помирилась с ней, избрав сладкую ложь, закрыв на все глаза. Так почему бы и мне не выбрать ее? Ты помнишь надпись в твоем дневнике, которую ты зачеркнула? Ты сказала, что это не важно, но, по-моему, это очень важно. И ты сама это понимаешь, но боишься признаться самой себе. Ведь я же знаю, что там было написано, у тебя же даже слезы появились. А теперь, если ты меня не любишь, скажи это громко и добавь: «Пошел, вон, халоп!» Только тогда я отступлю.
Алёнка лежала на траве и храпела так, что земля сотрясалась.
- Не можешь сказать. Так кого ты боишься? Кого стыдишься? Не пора ли попробовать по-настоящему? Не отрабатывая слово, а вкладывая душу.
Сказав так, я оставил ее одну и вернулся к костру.
Там веселье шло полным ходом. Народ прыгал через костер, все смеялись, радовались и тушили Макара, который по причине возраста уже не был таким прытким, и наебнулся в огонь воспламенив себе бороду и фуфайку.
- Вот тебе и купаловская ночь, – сказал я сам себе и пошел в палатку. Неожиданный приступ сна сморил меня, и я просто отключился, не дойдя.
Глава двенадцатая.
Я открыл глаза, было еще темно. Хотя в моём положении глаза что открывай, что закрывай, разницы никакой.
- Сеня! – позвал я.
Никто не отозвался. Я посмотрел направо. Темнота.
Я выбрался из палатки. Берег реки окутывал невесть откуда взявшийся туман. Палатки мертво и тихо стояли, никто нигде не шевелился.
- Да куда вы все делись? Ребята! – крикнул я.
Вот тут действительно стало страшно.
- Приколисты хреновы, – выругался я, - Да где же вы все?
Дрожа от ночного холода, я стал пробираться в сторону деревни, в то время как она находилась за моей спиной. И тут в тумане, где-то впереди, блеснул огонек. Я пошел на него, глядя себе под ноги, потому что ни огонька, ни своих ног я всё-равно видеть не мог.
Огонек оказался пирсингом в пупке Алёнки. Она была лишь в пилотке, абсолютно босиком.
- Алена! – позвал я.
- Майн камерад!, - рявкнула она,
- Вир мюссэн вайтэр марширэн, – показала она рукой вперёд.
- Что?
- Дэр фюрэр!
Некоторое время мы молча брели по лесу.
- Куда мы идем? – спросил я.
- Фюрэр бефиль, вир фольген!– отбарабанила Аленка и запела что-то на непонятном мне языке.
Я прислушался и услышал впереди звуки военного марша.
- Нет, этого не может быть, до замка полдня ходу по чаще, и он совсем в другой стороне! – пытался оправдаться я.
- Швайге, ду юдишэс швайн, – орала Аленка, а лупыри её не выражали ничего осмысленного.
- Нет! Нет! – крикнул я, побежал в противоположную сторону и ёбнулся о дерево.
Не прошло и две минуты, как впереди послышался крик:Хайль Гитлер!
Ловушка! Я побежал налево. Через некоторое время между деревьями заблестело множество огоньков. Я рванулся вперед и выскочил из тумана.
Представшее моему слепому взору зрелище заставило застыть мочу в моём мочевом пузыре, а волосы на яйцах поставить дыбом. Сотни людей с факелами группировались рядами и образовывали тем самым фашистский крест, посередине стояла бронзовая статуя Гитлера. Под ней, истекая кефиром и закатив глаза кверху жопой валялся Сеня. В жопе у него торчал Маузер.
Невзирая на то, что сил моих почти уже не осталось, я вновь побежал. Однако какое бы не было избрано направление, впереди слышался нацистский марш и крики фюрера, издаваемые радиоприёмниками, расставленными в кустах. Устав окончательно, я пошел на звук.
Замок действительно, как и рассказывали, был совсем небольшим. Его стены были залиты светом одноразовых зажигалок, которые торчали в коре деревьев. Река, о которой день назад в этих местах никто и не слышал, мерно крутила мельничный вал.
Я зашел внутрь. Эхо моих шипунов отдавалось на достаточно далёкое расстояние, по крайней мере оно доносилось до моих ушей. В этот момент внизу раздался крик. Я быстро поспешил по лестнице в бункер. Так ругаться мог только один человек на свете. Это была бычиха Женька.
- Вытащите, я вам говорю, хуесосы ебаные! – кричала она.
- Уже вытаскиваем, – сказал я, нажимая на ручку двери подвала, которая имелась только с одной стороны - изнутри, - Женька, что случилось? И Сеню убили, – добавил я.
- Я застряла, идиот, какого хрена мне это дало, что ты тут двери открываешь!
Я помог бычихе выбраться в корридор.
- Никого не убили, это все морок, галлюцинация. Клея меньше нюхать надо, чмо! Остальные заперты в камерах. Я пойду освобожу их, а ты иди, поищи свою манду возлюбленную.
- Что ты знаешь, Женька? – спросил я.
- Гораздо меньше, чем тебе кажется, - ответила она, хитро оскалившись.
Я поднялся в верхнюю башню.
- Алёнка! – позвал я.
- Димка, я тут! – послышался ее голос.
Дверь опять имела ручку лишь внутри. Алёнка выбежала оттуда, и я хотел её обнять, но промахнулся и обнял рыцарские доспехи в углу.
- Как же долго я ждала тебя! – сказала она, заскрипев своими зубами и засунула свой язык мне в глотку. – Я думала эти пять минут никогда не кончатся! – вздыхала она.
И в этот момент башня начала трястись от самого своего основания.
- Вставай, козёл! Всю жизнь проспишь, – послышался грозный голос.
Башня содрогнулась, посыпались камни. Один из них съездил мне по башке.
Глава тринадцатая.
Очнулся я на полу. То, что принял за камень, было всего лишь ведро из под параши. А удар был нанесен по кровати, на которой я спал. Страшный голос же принадлежал моему другу Сене, который теперь этим голосом ржал, как конь.
- Дима, нельзя ж так пыхать! – сказал он, - Еле до дому дотащили.
Оглянувшись, я понял, что нахожусь дома у бабушки Маруси. Первым чувством была горечь. Она не моя! Она не со мной! ......... От сука!
- Да, кстати, тут Алёнка заходила, – как бы невзначай заметил Сеня, - Просила передать, что вам поговорить надо. И вообще собирайся, домой меня отвезешь, таксикоман хренов.
Я вспомнил, что действительно надо будет ехать.
- Вещи собрал? – спросил я.
- Какие вещи? Всё своё ношу с собой.
- Ладно, тогда поехали, мне вечером тут уже надо быть.
Мы вышли из дому, выкатили машину из углярки и собирались отъезжать, как вдруг:
- Димка!
Я обернулся. Ко мне галопом неслась Алёнка.
- Ты что, уже уезжаешь?
- А чё не видно! Кто из нас тут слепой, ты или я?!
- Да ладно, не горячись. Я долго думала о том, вчерашнем.
- И что?
- Я решила, я буду с тобой. Возможно, не сразу, возможно, все будет хорошо, возможно и нет, но попробую сама. Это поможет мне научиться, а тебе успокоить твои сердце, печень и апендикс.
- Золотые уста твои, – сказал я, открыв дверцу машины и выбив ею резцы Сени, - Ну, иди сюда, мандавошка моя.
Мы засосались. Вернее Алёнка уже отошла, освобождая нам дорогу для выезда, а я, по ошибке, засосал дверь углярки.
- Я буду ждать, Димка, честно буду! – сказала она, поднимая руку в нацистском жесте.
- Я знаю! – сказал я.
Она стояла и махала нам вслед. Такая тоненькая, маленькая и отвратительная. Ветер развивал ее семейные трусы и сбивал челку на живот. А она не двигалась, она ждала. Я представлял это себе до тех пор, пока мой «горбатый» не сбил быка Борьку, разбившего своим весом лобовое стекло и загадившего весь салон вонючими катяхами.
Продолжение не следует...
Наконец-то, конец первой части.
Несколько слов о том, что вы только что прочитали.
Ну, вот и закончилась купаловская ночь. Интересно было писать этот рассказ. Я чувствовал каждую его строчку, каждую буковку, каждую точечку и закарючечку. Я постарался воссоздать героев такими, какие они являются в жизни. Может быть, я лишь немного ухудшил их. Сеня был полностью мной придуман. Такого человека не существует. Остальные – живые люди, даже генерал. Вам интересно будет узнать, что в 300 км. от Минска действительно находится деревня «Новоебуново». Там во втором слева доме снизу действительно живет бабушка Маруся. Вот только костёр на пустыре не разжигают никогда, и замка никакого рядом нет.
Мне хотелось создать что-то народное, пошлое, истерическое.
Не удивляйтесь отсутствию десятой главы, я случайно подтёрся листком бумаги, на котором она была написана, в туалете.
Зачем я это писал?А хуй его знает! Наверное, чтобы один человек, наконец-то, понял, что нужен мне, но боюсь, все равно не поймет, пизда.
Выражаю благодарность ребятам, надеюсь, что Жанка найдет своего Сеню, дед Макар своего Моисеева, а генерал свою проститутку-дочку. Спасибо Водке за то, что она есть. Знаю, что было неинтересно и всё лишь по той причине, что всё что я здесь написал, я своими глазами некогда не видел.
Ничей автор, DJ Blind. |
хуя букв
