Логика рассуждения ясна, и кажется на первый взгляд безупречной. Утверждается, что нечто существует, но доказательств этого не приводится. Принимать на веру существование такого предмета абсурдно. И если заменить Чайник в этой аналогии Богом, то конечный вывод измениться не должен.

Однако не стоит торопиться принимать сторону Рассела. Присмотримся к этой истории более внимательно. Для того, чтобы сделать свой пример «очевидно абсурдным», автор использует в качестве объекта фарфоровый чайник. А чайники не имеют обыкновения бороздить космическое пространство, если только, конечно, один из них нарочно не будет выведен на околосолнечную орбиту. Останется ли пример таким же абсурдным, если на его место поставить природный объект, одно из многих тел, составляющих Солнечную систему?

Допустим, я скажу следующее: «Между Землёй и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите летает астероид, он настолько мал, что не виден даже мощнейшими телескопами». Казалось бы, такое утверждение не слишком отличается от приведенного Расселом; однако не стоит торопиться объявлять его ложным.

Все изучавшие астрономию читатели знают, что в состав Солнечной системы входят, кроме больших планет, малые тела – астероиды. С момента открытия первого астероида – Церреры – их количество росло как снежный ком и стало измеряться в тысячах. Естественно, лишь немногие астероиды имеют сравнительно крупные размеры. Именно крупные астероиды были открыты в первую очередь: Церрера, Паллада, Юнона, Веста. На сегодняшний день ясно, что у астероидов нет какого-то нижнего предела их размеров; и чем мельче астероиды, тем больше их число. Метеориты – «небесные камни» – достигающие порой поверхности Земли или же сгорающие в атмосфере, это невезучие астероиды, столкнувшиеся с нашей планетой.

Если замена нарочито искусственного объекта на естественный в корне меняет смысл утверждения с абсурдного на вполне вероятный – значит, перед нами не обоснованное доказательство, а психологическая уловка. Рассел с самого начала дает читателю понять, что описываемый им объект не существует, наделяя его нетипичными для космического тела свойствами. Все остальное, в сущности, уже не доказательство: то, что чайник не существует, завуалированно утверждается уже в первой фразе. Именно поэтому пример Рассела не может служить аналогией веры в Бога: ведь верующие не выдумали Бога на потеху философствующим вольнодумцам; они верят в него, то есть признают его существующим, и при этом считают такую позицию обоснованной. Рассел в «чайнике» дает понять, что кроме ни на чем не основанного утверждения, никаких оснований верить в Бога нет.

Однако сам его текст опровергает такой тезис. Вчитаемся в строки, которыми завершается чайник: «...Существование такого чайника утверждалось бы в древних книгах, каждое воскресенье заучиваемых как святая истина, и осаждалось бы в умах школьников». Если переформулировать тезисы Рассела, они приобретут следующую форму: «Доказательством существования чего-либо является его демонстрация, либо логическое рассуждение. То, что говорят учителя, и то, что содержится в книгах (особенно древних), не должно приниматься в качестве доказательства».

Мне кажется, что защищать подобные тезисы в научном сообществе – верный путь быть осмеянным за поистине детскую наивность и полное отсутствие знаний о том, как вообще осуществляется научная работа. Наглядная демонстрация эффективна – кто же будет с этим спорить! Поэтому и в школах, и в институтах преподаватели стараются разбавить сухость материала наглядными пособиями, опытами, демонстрациями и т д. Однако у наглядности тоже есть свои границы. Это было известно еще древним грекам: Демокрит, например, говоря о том, что есть два рода познания – с помощью чувств и с помощью разума – ко второму относил познание атомов. Атомы были открыты Демокритом умозрительно, но это не мешает нам считать его одним из родоначальников современного естествознания. В современной науке знания не только добываются, но и накапливаются, и передаются из поколения в поколение; этот процесс невозможен без зазубривания «школьных истин», критическая проверка каждой из которых сильно затруднила бы научно-технический прогресс, ибо исследователь отдавал бы все время и силы не поиску нового, а проверке уже установленного. Но, когда доходит дело до проверки, какие виды аргументов принимаются к рассмотрению и какова их относительная ценность?

В риторике выделяется четыре вида аргументов: а) довод к очевидному – свидетельские показания, документы, данные экспертизы и научного анализа, б) доводы к размышлению (к логосу) – индукция, дедукция, аналогия, в) доводы к чувствам, страстям (к пафосу), г) этические доводы (к этосу). При этом первые два вида доводов называются доводами «по существу» и противопоставляются двум другим, «человеческим», доводам. Зависимость второй группы доводов от случайных, субъективных факторов часто служила причиной критического отношения к ним. Один из родоначальников новоевропейской научной традиции – Френсис Бэкон призывал разоблачать «призраки» – то есть устоявшиеся, привычные, но, тем не менее, не вполне обоснованные убеждения. Аналогия Рассела развивает именно эту традицию: автор как бы говорит нам, что есть хорошие и плохие аргументы; вторые, как он дает нам понять, не заслуживают внимания исследователя.

Таким образом, нам без всяких обоснований исподволь внушается мысль, что священное предание «слишком человеческое» и что ничто «человеческое» не приемлемо использовать в научном споре. Конечно, любой верующий человек скорее отнесет Писание к документам, то есть «доводам к очевидному»; в отличие от атеиста, склонного видеть в Библии только отражение объективного сознания и фиксацию различных этических и обрядовых норм.

Изъян атеистической аргументации заключается в том, что все четыре группы доводов имеют право на существование в определенных обстоятельствах. Конечно, с развитием точных наук доводы к очевидному и к логосу приобрели больший вес. С точки зрения атеиста религиозные убеждения, так же как и этические, относительны, сложились исторически и представляют собой именно «призраки», то есть некритично воспринимаемые убеждения. Однако относительность доводов к этосу не обесценивает их. Рассел подвергает сомнению веру в Бога, считая несущественным то, что многие поколения людей хранят эту веру и передают следующим поколениям? Но что он скажет, например, о морали? Даже атеист не может отрицать рационального начала, содержащегося в морали, хотя и будет объяснять его наличие «адаптацией», «коллективным опытом» и т.д.

На примере морали видно, что не все, чему нас учат – не заслуживающие упоминания в серьёзной дискуссии призраки. Еще раз хочу обратить внимание читателя на последние строки «чайника»: «...существование такого чайника утверждалось бы в древних книгах, каждое воскресенье заучиваемых как святая истина, и осаждалось бы в умах школьников». Откуда это априорное недоверие к «древним книгам»? Быть может, Рассела не устраивает, что эти книги написаны людьми, не знакомыми с принципами современной науки? В таком случае, объектом критики английского скептика должны стать в первую очередь историки: ведь, помимо археологических данных, они пользуются старинными летописями, хрониками, письмами – одним словом, «древними книгами», авторы которых явно не были знакомы с принципами научной работы. Чайник Рассела привлекает рационально мыслящих людей своей кажущейся логичностью и простотой. Однако, будучи последовательными, господа атеисты вынуждены будут вычеркнуть из списка исторических личностей не только Иисуса Христа, но и Юлия Цезаря, и Карла Великого, и еще многих людей, не доживших до рождения исторической науки (XIX века).

1. Начнем с того, что нам предлагают ложную дихотомию из двух вариантов: решить в пользу существования незафиксированного приборами объекта, либо в пользу его несуществования - опуская третий вариант "мы точно не знаем". Религия не утверждает, что располагает неоспоримыми доказательствами бытия Бога, мы именно ВЕРИМ в Бога, и для этой веры "мы точно не знаем" со стороны науки нам вполне достаточно.

2. Далее, аналогия (чайник-Бог), как и любая другая - не доказательство, и весьма странно, что именно горячие поборники логики делают попытку объехать ее, логику, на кривой козе. Более того, аналогия сама по себе ложна, ибо чайник и Бог не имеют никакого подобия. Правда, ее нередко пытаются спасти, добавив к оригиналу: "чайник с абсолютными свойствами". Попробуем представить себе такой чайник. Будет ли он иметь какую-то форму, размеры, вес и другие специфические свойства, делающие его именно чайником? Если мы мысленно наделим чайник всеведением, всемогуществом, вездесущностью, вечностью и неизменяемостью и пр. абсолютными свойствами - он перестанет быть чайником и станет Абсолютом. Чайник с абсолютными свойствами - объединение взаимоисключающих понятий, попросту невозможное - и то же самое касается "абсолютов" в виде макаронных монстров, розовых слонов и т.п.

3. Что же касается "никто не сможет опровергнуть моё утверждение", то говоря о Боге, имеем ввиду идеальный/духовный объект, который нельзя вписать в рамки нашего материального мира. Чайник же объект материальный, подчиненный известным нам законам физики, и мы знаем, что ему, чайнику, просто неоткуда взяться на эллиптической орбите между Землей и Марсом.
То есть нам предлагают ошибочный "reductio ad absurdum": сначала говориться, что есть нечто, о существовании чего мы точно знать не можем. Но прием работает только тогда, когда выведенное следствие обнаруживает явные противоречия, то есть когда нам удалось вывести его к вещам заранее известным - тому, чего точно не может быть. Поэтому, если все же вопреки здравому смыслу утверждать, что мы не можем точно знать есть на орбите чайник или нет, reductio ad absurdum относительно такого чайника НЕ РАБОТАЕТ. Чайник, возможно, есть, поскольку именно это утверждается в условии предложенной задачи.

4. Тут мы подходим еще к одному интересному различию: вера в чайник, в отличие от веры в Бога, нелепа, причем нелепость является постоянным спутником прочих аналогий-клонов. Бог, начиная с момента возникновения нашего мира, восполняет пробелы в мировоззренческой цепи причин и следствий. У нашего мира должна быть причина - иначе нарушается закон причинно-следственного детерминизма. Многие после этого спрашивают - а какая же тогда причина у Бога? Причины у Бога может и не быть, поскольку закон причинно-следственного детерминизма - это закон нашего мира, к которому Бог не принадлежит. Чайник же в отличие от Бога никак не может быть связан с нами и интересующими человечество явлениями - для нас это совершенно бесполезная, избыточная сущность, вера в которую соответственно тоже бесполезна, избыточна и поэтому нелепа. Если мы возьмем вместо веры в чайник даже веру в незамеченных на телескопах инопланетян (высокотехнологично маскируются), которые завезли первых людей на Землю, кажущаяся железная убедительность аналогии странным образом испаряется, ибо нелепости нет (связи понятны), а об отсутствии таких инопланетян мы не знаем так же твердо, как об отсутствии чайника. Они вполне могут существовать на далеких планетах, невидимые телескопами.

5. Из чего можно сделать вывод, что реальная проблема, поставленная Расселом, не о нефальсифицируемых утверждениях, а совсем иного рода. Я вижу ее так: если кто-либо сойдет с ума и станет утверждать абсурд - как научно доказать ему его сумасшествие? Как провести границу между нормальным человеком и пациентом дурдома? Что, вообще говоря, можно такому пациенту с научной точки зрения предъявить, если мы не можем опровергнуть бред в научном, проверяемом эксперименте? А ничего...
Другими словами свое слабое место - ограниченность современной науки, то, из чего следует неполнота научного метода в познании мира, Рассел делает сильным, рассуждая так:
Если безумца нечем урезонить, получается, мы неправы. Но может ли такое быть? НЕТ! МЫ НЕ МОЖЕМ БЫТЬ НЕПРАВЫ! Значит, можно попросту пренебречь доказательствами нашей правоты. То есть, свое здравомыслие Рассел отнюдь не доказал, а самым наглым образом присвоил.
Карл Поппер в этом месте поступил намного честнее - вместо расселовского "сам дурак" он как раз проблему признал и попытался, чтобы оградить научный метод от безумцев, восполнить его новым критерием "фальсифицируемости". Опуская обоснованность введения критерия Поппера, замечу, что туман все же остался. В отличие от естественных, науки изучающие человека (гуманитарные) и общество (социальные) мало используют этот критерий, поскольку не получается ему соответствовать: человек выходит за рамки всех моделей, которыми его пытаются детерминировать, и вопрос "что есть здравый смысл" остается открытым.