Он лежал на диване, по пояс голый и выпускал струйки сигаретного дыма в потолок. Они переливались всеми цветами радуги и даже, наверное, теми цветами, о которых радуга не подозревала или не хотела подозревать. Окраска комнаты преобретала самые немыслимые оттенки, подаренные испуганным дымом, но в конце концов дым тянулся к бра и пропадал между лампочкой и какой-то вещицей, не позволяющей ее видеть. Но ведь все знают, что она там. И дым тоже знал. Он всегда тянулся туда. Всё рано или поздно скапливается в одном и том же месте, которое все знают, но никто не видит. И он, чуть прищурив глаза, попадал туда, переваривался, реставрировался, очищался, но был выплюнут обратно на ковер, который тут же прилип к его телу и принялся изучать причины медленного сердцебиения этого 36.6 градусного по цельсию куска бесполезности.

Она водила пальцем по запотевшему стеклу, словно искала дорогу туда, за окно, где холодные фрагменты ветра исследовали людей и разрывали на маленькие частички, но постоянно сбивалась, выплёвывая изо рта бабочек. Они раскрывали крылья, взлетали и прилипали к потолку. Что-то живое пульсировало там. Она пыталась сконцентрироваться на определенной части комнаты, но мебель, техника и другие незначительные аксессуары неслись по кругу, зловеще смеялись и, поглащая друг друга в безумном хороводе, бросали тело на пол.

Они лежали на полу, держась за руки. Разноцветный потолок извивался в экстазе, пытаясь подобраться к ним, но лишь пугался легкими разводами и, редко вздрагивая, капал на пол. Она затянулась, откашлялась и передала ему. Вместе с фиолетовым дымом, внутри которого внезапно вспыхивали отрывки детства и заставляли дрожать, вылетело еще несколько бабочек. Но они были другие. Отравленные. Вымышленные. Нарисованные. Им не удалось найти смысл в пресловутой лампочке, заманивающей своим невниманием. Они долго летали по кругу над меловыми очертаниями двух тел, исследуя комнату, заполненную одной и той же пустотой, но на разных диапазонах понимания. Путались. Пугались. Дергались. Но внезапно, с легким присвистом, вспыхнули и сгорели до тла, оставляя вместо пепла радужную линию мелодий, которые убаюкивали комнату. Странно, но так обычное и бывает. Было сложно. Людям просто хотелось спать.

Он разговаривал с дождем. Дождь, разбиваясь об асфальт, просил помочь, помочь все остановить. Но ему не хватало времени...
Своего времени. Ему было лишь дозволено размазывать пешеходов, которые не умели ему улыбаться, словно это не важно.
Словно они не знали, зачем он нужен. Чтобы развеять накал дыма и дать дождю возможность помолчать, была нажата кнопка
пульта, который тут же хлюпнул и ускользнул куда-то ниже пола. Вниз... на самое дно. Программы ТВ циклично переключались с
одинаковой частотой, но везде шло одно и тоже - голубой экран с жирной слепяще-красной надписью "БУДЬ". А они уже стали.
Почти.

Она перевела взгляд на свою руку. С легкостью пройдя нежный слой кожи острая игла впилась прямо в вену. Капельницы
ежедневного мышления были намертво связаны с руками. Провода от них тянулись далеко за окно, через сердца людей, через их
головы, руки, а кого-то и вовсе обползали стороной. Все это прочно граничило с какой-то внутренней теплотой, но из-за эгоизма
дождя это тепло уже невозможно было расслышать. Она безразлично считала фонари, которые ей были видны. Их было четыре.
Их всегда было четыре, сколько бы раз она не пересчитывала. Иногда на них садились вороны. Но их всегда было четыре. Кроме
ворон, почему-то, другие птицы туда не садились. "Вороны любят число четыре" - она решила запомнить это. Никогда не знаешь,
чего можно ожидать.

Они медленно целовались, и, с каждым новым прикосновением губ, дизайн атмосферы менялся, синхронизируя секундную
стрелку с ударами сердца. Рыхлая полоска облаков пересекала вечернее багровое солнце, не давая ему шанса стечь за горизонт.
Пусть еще чуть-чуть повисит. Только для двоих.


нуу бля -_-