| Твой каприз
Сообщения: 1,605
Регистрация: 10.01.2007 Откуда: Москва | 
17 июня 2007, 15:33
| | |
#38 (ПС)
|  ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА. Минута после.
Она почувствовала, как ей больно от того, что она слишком сильно прижалась к нему лицом, и какая-то мелочь в нагрудном кармане врезается ей в скулу. Что ноют зубы, сжатые в напрасном оскале – не пустить крик наружу. Что неловко руке, в которой по-прежнему зажат букет цветов.
Осторожно выглянула наружу, из укрытия, шершавого, тёплого, пахнущего им, единственным.
Мир был цел. Рядом было дерево, то, любимое. Ветер кружил листья на асфальте. Вечер. Небо наискосок прочертила полоска самолётного следа. Мир был жив. И она была жива, и он, и дерево, и цветы в её руке ещё были живы.
2 минуты после
Секретарша подняла голову. В животной панике она спряталась между собственным столом в приёмной и стойкой с цветами и какими-то нелепыми коваными штуками – их очень одобрял директор. Ему нравилось, когда его считают покровителем искусств и знатоком.
Она медленно разогнулась, на подламывающихся ногах вылезла наружу. Колготки зацепились за что-то острое, но она не стала отцеплять аккуратно – дёрнула, и они порвались, вниз быстро побежала светлая дорожка. Механически-бездумно взглянула в зеркало. Взялась за причёску и тут же опустила руки. В зеркале отражалась открытая дверь в кабинет директора и он сам, точнее, то, чем он теперь стал. Кровь на столе, кровь на полу.
Теперь мне не жить, подумала она. Я его видела. Найдёт. И те документы которые я готовила. Совет директоров. Секретари всегда всё знают. Семья. Дочь. Спастись. Бежать. Сейчас.
Оглядываясь на тело в кресле, она взяла со стола ключ от его личного сейфа. Бородка была в крови, и она немного запачкала руку.
3 минуты после.
Старик не понимал. Репродукторы надрывались по-прежнему. Люди кругом обезумели. Но больше - ничего.
Ничего, кроме того, что его сердце остановилось тоже. Боль была красная, но она была недолго.
4 минуты после.
Сергей стоял и глядел в небо, где медленно таял инверсионный след. Он крутил и крутил на пальце кольцо-печатку. Оно сидело хорошо, не болталось и не жало. Золотой ободок приятно обхватывал палец. Рука ещё чуть подрагивала, помня судорогу пистолетной отдачи. Голова была пустой и прозрачной. Но прозрачность уже мутнела, как немытое стекло. В уши прорывались звуки. Кто-то толкнул его в плечо, сильно, он покачнулся, ударился о водосточную трубу. Но он продолжал смотреть вверх, чувствуя, как внутри нарастает необоримая дрожь.
5 минут после.
- П-п-почему мы ещё живы? – заплетающимся языком спросил Димка. Хмель всегда брал его сразу, взял и сейчас.
- Не знаю. На, допивай – Андрей протянул ему почти пустую бутылку. На щека Андрея пристал кусочек кремовой розы. Пальцы были в жирном и белом. На губах были крошки бисквита и крик, который он так и не выпустил наружу.
6 минут после.
Он почувствовал, что вкус сигареты сменился вонью горящего фильтра. Бездумно посмотрел на окурок и швырнул его вниз. Оранжевый огонёк мелькнул и исчез. Под неподвижно лежащим на асфальте телом расплывалось тёмное пятно, небольшое. Сирены надрывались, но ничего не происходило. Ничего. Ничего.
Он вытащил из пачки ещё одну сигарету и прикурил. Прошло с полминуты, пока он смог попасть концом сигареты в пламя зажигалки.
7 минут после.
- Чтоб вы сдохли! Чтоб вы все сдохли! Чтоб вы все… - нищий пнул ногой послушное тело у себя под ногами. Швырнул пистолетом в витрину. Он отскочил от бронированного стекла, за которым безразлично сияли золотые браслеты и кольца. Кровь упругим ртутным ручейком подбиралась к перевёрнутой урне.
Он необычайно остро почувствовал, какой он. Небритый. Воняющий мочой и нечистым телом. В грязной одежде. На ногах растоптанные кроссовки, найденные на помойке. На кроссовках кровь.
Больше всего он жалел, что ещё жив.
И был жив.
8 минут после.
«Смерть – это только равнины.
Жизнь – холмы, холмы».
Она перевела дух, сглотнула. Губы пересохли. В горле стоял комок. Но она помнила ещё много стихов.
- Устала? Отдохни. Помолчи.
- Тебе нельзя разговаривать. Мне можно… Сейчас. Какое ты хочешь?
- Почему мы всё ещё живы? – почти неслышно спросил он. – Почему?
9 минут после.
В поезде нарастало безумие. Пассажиры бились в закрытые двери. Под ногами мокро хлюпало. Крик разрывал сгустившийся воздух.
- Выйдем? - спросил машинист. Огонёк сигареты краснел в темноте, освещая его лицо. – Или подъедем к станции?
- Не знаю. Ничего не понимаю. Ты слышал взрыв?
- Нет. Ещё нет. Не понимаю…
10 минут после.
- Пойдём домой? Пойдём, а? Я замёрзла. И боюсь. Он так громко кричат по радио. Пойдём. Ты постучи, может, мама с папой тебе откроют… - девочка дёргала Сашу за рукав.
Небо темнело, только его закатный край оставался мутно-алым. И алым, как шрам, был след самолёта в небе. Он уже расплылся, потерял бритвенную остроту.
- Пойдём. – Саша набросил плащ на плечо и помог девочке встать.
14 минут после.
Наконец бронированную дверь в бункер сумели открыть. Он смеялся, брызгая слюной и топоча ногами по полу.
- Вот вам, вот вам! Вот вам генеральная репетиция конца света! Вы же так любите обсуждать, что будет, если вы узнаете, что вот-вот умрёте! Как я вас ненавижу, ненавижу, мелкие, мерзкие божки природы, как я вас всех ненавижу, вас, себя, ненавижу себя, ещё больше чем вас, ненавижу себя, ненавижу, нена…
Удар в висок прервал его слова.
- Вызывать психовозку? - спросил один из вошедших.
- Может, сами справимся? Застрелился и застрелился, кто будет разбираться…
- Нет. Пусть живёт. Вызывай. И отключи уже эти ёбанные сирены. Объяви, что это была учебная тревога.
После.
Я сидел на скамейке, не открывая глаз.
Кто-то присел рядом. Я открыл глаза. Фонарь светил в спину, но и тот, кто сидел рядом, не отбрасывал тени. Я не стал поворачивать голову, чтобы удостовериться. Я знал, кто это.
- Ты это сделал?
- Я.
- Почему?
- Мне жаль их. Они злые, жестокие, несовершенные. Но я люблю их. Такими, как они есть. Я создавал их по своему образу и подобию, и кто, как не я, знает их лучше всего.
- Они просили тебя?
- Некоторые – да. Но я сделал бы то, что сделал, даже если бы ни один из них не вспомнил обо мне. |
зацепило
