перевидел вчера слово сие
напомнило бергмановское причастие. проблема та же самая - кризис веры. верили-верили, да изверились. молитвы больше не приносят утешений, но долдонить их всё равно продолжают, а как же - "там" же всё учитывается - неудобно будет перед седобородым за то, что на излёте лет вдруг взял и молиться ему перестал. за это он меня по головке не погладит. вот и выходит, что вера, самый котируемый в их жизнёнках предмет, становится непосильным грузом, вроде креста, который волок Хесус. заебало, но тащить обязан каждый.

дедуля - ну архетипический такой дедуля, сановитый, с мудрыми щами, трубку деловито потягивает. вроде бы уже должен шурупить в премудростях провидения, посметливее быть, а понимание этого вопроса у него чесслово какое-то инфантильное, совершенно непростительное в его летах. для него бох стал чем-то вроде стола заказов на ёбаном русском радио или санта клаусом, дай мне то, дай мне это, а когда бох выполняет его просьбу (Иоганнес - раз, жена его сына (как называют жену сына одним словом? а?) - два), он ещё больше на него дуется, мол не о том я совсем просил тебя, маразматик ты старый.
сказано же, блядь, пути его неисповедимы. всю библию, об заклад, наизусть знают, но дальше слов-ссылок выйти не могут и проводят всю жизнь свою бокачестивую в угрюмой бестолковой мастурпасторбации.

пастор этот новый, благообразненький такой, учтивый, тоже, уверен, с "книгой книг" в обнимку дрыхнет. сказано - не суди, да не судим будешь... а как только наш новооткрытый Иисус скрывается в своей комнате, тот тут же морщит боговдохновенное личико и произносит "ужас то какой"

беременная баба только сохраняет ещё какую-то свежесть и новизну на этой ферме (в обоих смыслах ферме) в чудо верит вроде бы неподдельно и с такой детской чистой наивностью, что нельзя ей не поверить.
не то что зять (зять ведь это называется?) где ему в чудо уверовать, когда для него то, что его сын полез на бабу с другой религиозной поляны - уже запредельно сложный текст, мозг сломаешь. а как он подорвался-то, как у него порох взыграл в ягодицах, когда его сына отшили, за то, что верой не вышел. тут же в крестовый поход ринулся с великой обидой. тут то и обличил он самого себя окончательно - тщеславие и формализм - вот его истинные приоритеты и вечные двигатели.

ну и центровой фрукт - Иоганнес - товарищ Дрейер, надо думать, прокусив все религ. ветки и найдя их сухими и безжизненными, видит истинную веру в юродстве, в чём-то иррациональном, потому что природа чуда - иррациональна, не постижима она разумом. таким он, наверное, и Иисуса из Н. представляет себе - в полубредовом состоянии, вещающим с пригорков.
такого вот плана персонажам и доверяют свои самые искренние и глубокие мысли ревнивые в богословском вопросе люди. тот же Достоевский со своим чудным Мышкиным (князь правда поинтереснее был, поживее, потревоженный нерв такой)

в общем очень рельефная и сильная картина вышла у Дрейера. каждый кадр выверен буквально фотографически ("ни один квадратный сантиметр плёнки не ускользнул от бдительного его ока.") саспенс в конце у гроба вообще охуительнейший, до последней секунды сомневаешься в Слове. ну и конечно же камерное и чёрно-белое очарование фильма.

аминь.