На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.

Снег согнул бамбук,
Словно мир вокруг него
Перевернулся.

Новогодние
Ели. Как короткий сон,
Тридцать лет прошло.

Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступлённый, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День ещё —
выгонишь,
может быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссеча́сь.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Всё равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдёт,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролёт не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и су́етных дней взметённый карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг

Кижи

Да,
сначала было
слово!..


Зоревая позолота
облетела с небосклона.
И звучало слово
так:
«Мы – отсюда.
Мы – карелы.
Мы тонули.
Мы горели.
Мы
до старости
старели.
Нас
не купишь за пятак.
Камни пашем.
Камни сеем.
Сердце тешим
горьким зельем,
рыбою
да хлебом серым, —
так
от века суждено.
Ну, а если в землю канем,
нас укроют
тем же камнем,
тем же самым
серым камнем.
Нас укроют.
Как зерно…»


Час настал.
Зерно упало.
Запахом земли пропахло.
Не сопрело.
Не пропало.
И вздыхая тяжело,
продиралось сквозь каменья,
говорило:
«Я сумею!..»
повторяло:
«Я сумею!..»
И сумело.
И взошло.
Не березкой кособокой,
не цветочком беззаботным,
а взошло оно
собором
возле медленной воды.
Он стоял легко и крупно.
К облакам вздымаясь круто,
купола
светились кругло,
будто спелые плоды.
Был легендой он и благом.
Так стоял,
как будто плавал.
Так звенел,
как будто плакал
(словно плакала душа).
Он стоял,
сравнясь с зарею,
над холодною землею
деревянной чешуею,
будто листьями,
шурша.


Он покачивался плавно,
многостенно,
многоглаво, —
ширь —
налево и направо!
Щуки плещутся в тиши…
Он стоял,
слезу роняя,
мир
собою заполняя,
в землю уходя
корнями…


Так и выросли
Кижи.


Неправда, что время уходит.
Это уходим мы.
По неподвижному времени.
По его протяжным долинам.
Мимо забытых санок посреди сибирской зимы.
Мимо иртышских плесов с ветром неповторимым.
Там, за нашими спинами,—
мгла с четырех сторон.
И одинокое дерево, согнутое нелепо.
Под невесомыми бомбами —
заиндевевший перрон.
Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба.
Там, за нашими спинами,—
снежная глубина.
Там обожженные плечи деревенеют от боли.
Над затемненным городом
песня:
«Вставай, страна-а!..»
«А-а-а-а...» — отдается гулко, будто в пустом соборе.
Мы покидаем прошлое.
Хрустит песок на зубах.
Ржавый кустарник призрачно топорщится у дороги.
И мы на нем оставляем
клочья отцовских рубах
и надеваем синтетику, вредную для здоровья.
Идем к черте, за которой —
недолгие слезы жен.
Осатанелый полдень.
Грома неслышные гулы.
Больницы,
откуда нас вынесут.
Седенький дирижер.
И тромбонист,
облизывающий пересохшие губы.
Дорога — в виде спирали.
Дорога — в виде кольца.
Но —
отобедав картошкой или гречневой кашей —
историю Человечества
до собственного конца
каждый проходит по времени.
Каждый проходит.
Каждый.
И каждому — поочередно —
то солнечно, то темно.
Мы измеряем дорогу
мерой своих аршинов.
Ибо уже установлено кем-то давным-давно:
весь человеческий опыт —
есть повторенье ошибок...
И мы идем к горизонту.
Кашляем.
Рано встаем.
Открываем школы и памятники.
Звезды и магазины...
Неправда, что мы стареем!
Просто — мы устаем.
И тихо отходим в сторону,
когда кончаются силы.

К черту!

Одевайся, родная - в апреле не станет теплее
Этот город замёрз, в этих людях сплошь горечь и мрак
Давай выпьем бутылку напалма, надышимся клеем
Давай всем убиваться, родная, чтоб не умирать

Закажи электричку. Маршрут - Муспельхейм и Вальгалла
Ведь весна наступает, февраль - наш последний редут
Убегай на кулички, рога, как всегда убегала.
Бойся солнца, тепла, не дыши.
Лишь тогда - не найдут...


Причина резонанса

Хочешь, я помолюсь
И людским, и железным богам
Чтоб тебя научили дышать
Жизнь вдохнули в твои механизмы
Слышишь,
Где-то там наверху, не дойдя два шага
Сердце кошкой
Сорвалось с карниза

Время лижет бессильно высокие медные скулы
Время знает: я - стареющий Тутти, ты - все та же Суок
Линзы глаз не запомнят мою тоску
Я пытался запустить шестеренки
Но скоро
Мой срок.

Сердце шепчет устало: "Я всё ещё бьюсь,
Задыхаясь отчаянно в танце."
Почему замолчал электрический пульс?
Почему всё вот так по-дурацки?

Легкие заливает тягучей смолистой тоской
Но дышал и ещё додышу тобой
Прямо здесь, на полу в мастерской
Я собрал своё счастье и боль

Моя Меха - теплы железные пальцы
Моя Ника - ни любви, ни эмоций.
Это время. Дефрагментация.
Это сердце никогда не забьётся


"Ты зря остался в истории"

Над Днепром вчера было море огня
Но Даждьбог не погасит ту боль
-"Ответь, Володимир, великий князь
Зачем нам распятый Бог?

Хранили тебя Семарглы-псы
Воспитали Стрибог и Хорс.
Ответь, Володимир, Сварожий сын
Отчего ты стал дерзок и борз?

На капище тишь - не зажечь огня
От богов - почти не следа...
Ответь своим русичам, славный князь
Когда ты успел нас продать?

Глазастый идол горит в костре
Смоляная слеза в бороде
Хорс, сделай так, чтобы я ослеп
И не помнил, кто я и где

Кат пишет кнутом и кровавая вязь
Пошла вдоль холопьей спины
-"Ответь напоследок, великий князь,
Чем были наши боги дурны?"


"Циркадный ритм"


Тонет солнце. Эллада
ложится спать
И последний огонь потух.
Ползут тени в спальню, и я опять
Иду вниз в эту темноту

Тихо шепчет мрак, и с пещерных стен
Плачет капельками вода.
Эта Тьма тепла, как с утра постель
Эта Тьма - холоднее льда

Дремлет в лодке устало седой Харон
Лижет камни тяжёлый Стикс
Я прошёл и прополз почти сто дорог
Чтоб тебя отыскать и спасти

Твой не слышен вздох,
Каждый шаг так тих,
Словно птицы в ночном лесу
Тороплюсь, спешу, чтоб успеть дойти
И проснуться в шестом часу


Рвутся нити, но Мойра
Продолжит ткать
Облачая фантазию в суть.
Снова будет ночь.
Будет сон опять.

И я вновь тебя не спасу