Ваши любимые стихи (любые авторы, кроме себя)
 

Вот мое:
GOD
When I was alone and had nothing
I asked 4 a friend 2 help me bear the
pain no one came except ... GOD

When I needed a breath 2 rise
from my sleep no one could
help me except .... GOD

When all I saw was sadness
and I needed answers no one
heard me except .... GOD

So when I am asked who I
give my unconditional love 2
look for no other name
except ..... GOD!
~Tupac~

известное стихотворение М.И.Цветаевой,но всё же...

Мне нравится,что вы больны не мной,
Мне нравится,что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится,что можно быть смешной-
Распущенной-и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще,что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то,что я вас не целую.
Что имя нежное мое,мой нежный,не
Упоминаете ни днем,ни ночью-всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами:аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то,что вы меня-не зная сами!-
Так любите:за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце,не у нас над головами,-
За то,что вы больны-увы!-не мной,
За то,что я больна-увы!-не вами!
3 мая 1915

Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили,
движение сделалось тягучим
и время стало, как песок.
А дворник с чёрными усами
стоит опять над воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок...
Д.Хармс

;)

2nekky
реал
2NoMi
анреал

Анна Ахматова...

Хорони,хорони меня,ветер!
Родные мои не пришли,
Надо мной блуждающий вечер
И дыханье тихой земли.
Я была,как и ты,свободной,
Но я слишком хотела жить.
Видишь,ветер,мой труп холодный,
И некому руки сложить.
Закрой эту черную рану
Покровом вечерней тьмы
И вели голубому туману
Надо мною читать псалмы.
Чтобы мне легко,одинокой,
Отойти к последнему сну,
Прошуми высокой осоуой
Про весну,про мою весну.

...настроение что-то сегодня плохое,поэтому,наверно,и понравилось это стихотворение...

Лермонтов,Перминов, Осадов, Пушкин(бывает ниче так)
Ахматова....
полюбому кого-то забыла



Ощипала тоска телефонная
Мне бока, и я ими примерз
К этим стенам. Коробка картонная,
Что летит вниз со мной под откос.
Позвонила б кокетка знакомая,
Хоть бы кто бы позвал просто так!
В стекло муха предсмертная, сонная,
Часы стрелкой стучат точно в такт.
Хоть бы кто бы ошибся бы номером.
Позвонил бы ночной хулиган.
Кто сейчас знает, что жив я не помер,
Если в это не верю я сам?
А.Перминов

Владимир Высоцкий

Я дышал синевой ,
белый пар выдыхал,-
он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной -
поскрипев, затихал.
А сугробы прилечь завлекали.

И звенела тоска, что в безрадостной песне поется:
как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи,-
усыпив, ямщика заморозило желтое солнце,
и никто не сказал: шевелись, подымайся, не спи!

Все стоит на Руси
до макушек в снегу.
Полз, катился, чтоб не провалиться,-
сохрани и спаси,
дай веселья в пургу,
дай не лечь, не уснуть, не забыться!

Тот ямщик-чудодей бросил кнут и - куда ему деться!-
Помянул он Христа, ошалев от заснеженных верст...
Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться,-
Ну, а он в доброте их жалел и не бил - и замерз.

Отраженье свое
увидал в полынье -
и взяла меня оторопь: в пору б
Оборвать житиё -
я по грудь во вранье,
Да и сам-то я кто,- надо в прорубь!

Вьюги стонут, поют,- кто же выстоит, выдержит стужу!
В прорубь надо да в омут,- но сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта - эк душа моя рвется наружу,-
выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа!

Снег кружит над землей,
над страною моей,
мягко стелет, в запой зазывает.
Ах, ямщик удалой
пьет и хлещет коней,
а непьяный ямщик - замерзает.

то же Высоцкий, самое любимое:

Я не люблю!
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда болею или пью.

Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или, когда все время против шерсти,
Или, когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово "честь" забыто,
И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне и неспроста -
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Обидно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.


С. Есенин (одно из самых любимых)
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!
Умирать - так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: "Я твоя".

И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас -
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!



Мария Петровых (САМОЕ ЛЮБИМОЕ)
Назначены свиданья на этом свете...
Назначены свиданья в двадцатом столетьи...
Мне трудно дышать без твоей любви
Вспомни меня, оглянись, позови...

Тропинка все выше кружила над бездной.
Ты помнишь ли тот поцелуй поднебесный?
Числа я не знаю, но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня...

Пусть годы умчатся в круженьи обратном...
И встретимся мы в переулке Гранатном...
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле

Друг к другу навстречу по прежнему выйдем
Пока еще слышим, пока еще видим, пока еще дышим...
И я заклинаю тебя сквозь рыданья,
Назначь мне свиданье, назначь мне свиданье

Назначь мне свиданье, хотя б на мгновенье
На площади людной под бурей осенней
Мне трудно дышать..я молю о спасеньи..

Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье,
Назначь мне свиданье у синих глаз...

Друг к другу навстречу по прежнему выйдем
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим...



кстати первые два стихотворения были воспроизведены по памяти, возможны ошибки, но не должно быть в общем-то

Пусть неожиданно раздастся
звонок в дверь от тебя,
господи.
Кроме двухжильного провода
ничего нет в этой комнате.

Все чаще становится
мне страшно от мысли,
что вдруг и он отключится,
то как же на связь ты выйдешь?

Как я тебя услышу?
Ведь итак уж который год
молчание сквозь дней решетку
и этот никчемный провод.

При одном взгляде на оный
хочется лишь повеситься.
Ни тяни, позвони мне, господи!
Я сижу у дверей на лестнице.

Для меян он классик....

единственное,что у Н.А.Некрасова нравится.

Орина, мать солдатская

____________________День-денской моя печальница,
____________________В ночь — ночная богомолица,
____________________Векова моя сухотница...
_____________________________Из народной песни


Чуть живые, в ночь осеннюю
Мы с охоты возвращаемся,
До ночлега прошлогоднего,
Слава богу, добираемся.

«Вот и мы! Здорово, старая!
Что насупилась ты, кумушка!
Не о смерти ли задумалась?
Брось! пустая это думушка!

Посетила ли кручинушка?
Молви — может, и размыкаю».
И поведала Оринушка
Мне печаль свою великую.

— Восемь лет сынка не видела,
Жив ли, нет — не откликается,
Уж и свидеться не чаяла,
Вдруг сыночек возвращается.

Вышло молодцу в бессрочные...
Истопила жарко банюшку,
Напекла блинов Оринушка,
Не насмотрится на Ванюшку!

Да не долги были радости.
Воротился сын больнехонек,
Ночью кашель бьет солдатика,
Белый плат в крови мокрехонек!

Говорит: «Поправлюсь, матушка!»
Да ошибся — не поправился,
Девять дней хворал Иванушка,
За десятый день преставился... —

Замолчала — не прибавила
Ни словечка, бесталанная.
«Да с чего же привязалася
К парню хворость окаянная?

Хилый, что ли, был с рождения?..»
Встрепенулася Оринушка:
— Богатырского сложения,
Здоровенный был детинушка!

Подивился сам из Питера
Генерал на парня этого,
Как в рекрутское присутствие
Привели его раздетого...

На избенку эту бревнышки
Он один таскал сосновые...
И вилися у Иванушки
Русы кудри как шелковые... —

И опять молчит несчастная...
«Не молчи — развей кручинушку!
Что сгубило сына милого —
Чай, спросила ты детинушку?»

— Не любил, сударь, рассказывать
Он про жизнь свою военную,
Грех мирянам-то показывать
Душу — богу обреченную!

Говорить — гневить всевышнего,
Окаянных бесов радовать...
Чтоб не молвить слова лишнего,
На врагов не подосадовать,

Немота перед кончиною
Подобает христианину.
Знает бог, какие тягости
Сокрушили силу Ванину!

Я узнать не добивалася.
Никого не осуждаючи,
Он одни слова утешные
Говорил мне умираючи.

Тихо по двору похаживал
Да постукивал топориком,
Избу ветхую облаживал,
Огород обнес забориком;

Перекрыть сарай задумывал.
Не сбылись его желания:
Слег — и встал на ноги резвые
Только за день до скончания!

Поглядеть на солнце красное
Пожелал, — пошла я с Ванею:
Попрощался со скотинкою,
Попрощался с ригой, с банею.

Сенокосом шел — задумался:
«Ты прости, прости, полянушка!
Я косил тебя во младости!» —
И заплакал мой Иванушка!

Песня вдруг с дороги грянула,
Подхватил, что было голосу:
«Не белы снежки», — закашлялся,
Задышался — пал на полосу!

Не стояли ноги резвые,
Не держалася головушка!
С час домой мы возвращалися...
Было время — пел соловушка!

Страшно в эту ночь последнюю
Было: память потерялася,
Всё ему перед кончиною
Служба эта представлялася.

Ходит, чистит амуницию,
Набелил ремни солдатские,
Языком играл сигналики,
Песни пел — такие хватские!

Артикул ружьем выкидывал
Так, что весь домишка вздрагивал;
Как журавль стоял на ноженьке
На одной — носок вытягивал.

Вдруг метнулся... смотрит жалобно.
Повалился — плачет, кается,
Крикнул: «Ваше благородие! Ваше!..»
Вижу, — задыхается.

Я к нему. Утих, послушался —
Лег на лавку. Я молилася:
Не пошлет ли бог спасение?..
К утру память воротилася,

Прошептал: «Прощай, родимая!
Ты опять одна осталася!..»
Я над Ваней наклонилася,
Покрестила, попрощалася,

И погас он, словно свеченька
Восковая, предыконная... —
Мало слов, а горя реченька.
Горя реченька бездонная!..

ДЕЛЬФИН


Нy вот и всё только сахарный дождь
Солит грязные лyжи любви
Нy вот и всё ты сегодня yйдёшь
Я прошy тебя не yходи
Нy вот и всё в октябре моих слёз
Ты растаяла холодом дня
Нy вот и всё листья жёлтых берёз
Извиняясь хоронят меня

Розовый снег лезет чёрным yглём
Из открытых невидящих глаз
Ветер скyлит за разбитым окном
Вспоминая далеко о нас
Кто-то свернyл солнце в тyсклый клyбок
И забросил в грязь облаков
Нy вот и всё я бы больше не смог
Написать бессмысленный слог

Редьярд Киплинг - If
 

В переводе Лозинского:
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело.
И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег,--
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

И в переводе Маршака:
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" -

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!

Только не медлить в недвижном покое...
 

Автора не знаю к сожалению:
Будем как солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному-
К новому, к сильному, к доброму, к злому-
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному
В нашем хотеньи земном!
...Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как солнце, оно - молодое.
В этом завет красоты!

SILENTIUM!
 

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои-
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят они
Безмолвно, как звезды в ночи,-
Любуйся ими - и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,-
Питайся ими - и молчи.

Лишь жить в себе самом умей-
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,-
Внимай их пенью - и молчи!..

Ну и моё любимое рубаи Хайяма.
Что б мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два первых правила условли для начала:
Уж лучше голодай, чем что попало ешь
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Стихи в книжном виде не читаю уже несколько лет - принципиально.

Но раньше читал и любил очень многое, до фига всего, как из классики, так и из современных авторов, одно из любимых - вот эта вещь Александра Блока (по памяти):

Ночь, улица, фонарь, аптека
Бессмысленный и тусклый свет
Живе еще хоть четверть века
Все будет так, исхода нет
Умрешь - опять начнешь сначала
И повторится все, как встарь
Ночь, ледяная гладь канала,
Аптека, улица, фонарь.

:miha:

Маяковского обожаю"!!!!

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

Он же... Маяковский

Этот вечер решал —
не в любовники выйти ль нам?—
темно,
никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно
я,
наклонясь,
сказал ей,
как добрый родитель:
«Страсти крут обрыв —
будьте добры,
отойдите.
Отойдите,
будьте добры».

ОБЛАКО В ШТАНАХ
Тетраптих

(вступление)

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду - красивый,
двадцатидвухлетний.

Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Приходите учиться -
из гостиной батистовая,
чинная чиновница ангельской лиги.

И которая губы спокойно перелистывает,
как кухарка страницы поваренной книги.

Хотите -
буду от мяса бешеный
- и, как небо, меняя тона -
хотите -
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а - облако в штанах!

Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.


1

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,
было в Одессе.

"Приду в четыре",- сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.

Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.

В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.

Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,-
вон его!

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.

В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,-
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы -
большие,
маленькие,
многие!-
скачут бешеные,
и уже
у нервов подкашиваются ноги!

А ночь по комнате тинится и тинится,-
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.

Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.

Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
я выхожу замуж".

Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.

Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!

Дразните?
"Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий".
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,-
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?

И чувствую -
"я"
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.

Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,-
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезнённые бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!

Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки "Лузитании".

Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,-
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!


2

Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю "nihil".

Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!

Я раньше думал -
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак -
пожалуйста!
А оказывается -
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая -
ей нечем кричать и разговаривать.

Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.

Улица муку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.

Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.

И когда -
все-таки!-
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!

А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"

Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, "борщ".

Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню,
и любовь,
и цветочек под росами?"
А за поэтами -
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.

Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!

Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их -
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!

Их ли смиренно просить:
"Помоги мне!"
Молить о гимне,
об оратории!
Мы сами творцы в горящем гимне -
шуме фабрики и лаборатории.

Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю -
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!

Жилы и мускулы - молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!

Это взвело на Голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
"Распни,
распни его!"
Но мне -
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.

Видели,
как собака бьющую руку лижет?!

Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.

А я у вас - его предтеча;
я - где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!

И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю -
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.


3

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

И -
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк -
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"

И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на...

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!



Вы,
обеспокоенные мыслью одной -
"изящно пляшу ли",-
смотрите, как развлекаюсь
я -
площадной
сутенер и карточный шулер.
От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.

Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Вся земля поляжет женщиной,
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут -
губы вещины
засюсюкают:
"цаца, цаца, цаца!"

Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе -
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.

Вы думаете -
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!

Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.

Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.

На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.

Уже сумашествие.

Ничего не будет.

Ночь придет,
перекусит
и съест.
Видите -
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?

Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!

Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу - глаза круглы,-
глазами в сердце въелась богоматерь.
Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь - опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики - отцы,
девочки - забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они -
и будут детей крестить
именами моих стихов.

Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
И когда мой голос
похабно ухает -
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.


4

Мария! Мария! Мария!
Пусти, Мария!
Я не могу на улицах!
Не хочешь?
Ждешь,
как щеки провалятся ямкою
попробованный всеми,
пресный,
я приду
и беззубо прошамкаю,
что сегодня я
"удивительно честный".
Мария,
видишь -
я уже начал сутулиться.

В улицах
люди жир продырявят в четырехэтажных зобах,
высунут глазки,
потертые в сорокгодовой таске,-
перехихикиваться,
что у меня в зубах
- опять!-
черствая булка вчерашней ласки.
Дождь обрыдал тротуары,
лужами сжатый жулик,
мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,
а на седых ресницах -
да!-
на ресницах морозных сосулек
слезы из глаз -
да!-
из опущенных глаз водосточных труб.
Всех пешеходов морда дождя обсосала,
а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет.

Мария!
Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
Птица
побирается песней,
поет,
голодна и звонка,
а я человек, Мария,
простой,
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
Мария, хочешь такого?
Пусти, Мария!
Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!

Мария!

Звереют улиц выгоны.
На шее ссадиной пальцы давки.

Открой!

Больно!

Видишь - натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!

Пустила.

Детка!
Не бойся,
что у меня на шее воловьей
потноживотые женщины мокрой горою сидят,-
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких грязных любят.
Не бойся,
что снова,
в измены ненастье,
прильну я к тысячам хорошеньких лиц,-
"любящие Маяковского!"-
да ведь это ж династия
на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
Мария, ближе!
В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.
Мария!

Поэт сонеты поет Тиане,
а я -
весь из мяса,
человек весь -
тело твое просто прошу,
как просят христиане -
"хлеб наш насущный
даждь нам днесь".

Мария - дай!

Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное богу.
Тело твое
я буду беречь и любить,
как солдат,
обрубленный войною,
ненужный,
ничей,
бережет свою единственную ногу.
Мария -
не хочешь?
Не хочешь!

Ха!

Значит - опять
темно и понуро
сердце возьму,
слезами окапав,
нести,
как собака,
которая в конуру
несет
перееханную поездом лапу.
Кровью сердце дорогу радую,
липнет цветами у пыли кителя.
Тысячу раз опляшет Иродиадой
солнце землю -
голову Крестителя.
И когда мое количество лет
выпляшет до конца -
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца.

Вылезу
грязный (от ночевок в канавах),
стану бок о бок,
наклонюсь
и скажу ему на ухо:
- Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте - знаете -
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!
Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи,-
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
Хочешь?
Не хочешь?
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь -
этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?
Я тоже ангел, я был им -
сахарным барашком выглядывал в глаз,
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,-
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
Я думал - ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!

Пустите!

Меня не остановите.
Вру я,
в праве ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите -
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.
1914-1915

2 Арбалет(Лук)
Маяковского тоже обожаю, но не смог бы на память воспроизвести столь длинные фрагменты, а лезть в поисковик и искать, чтобы копировать - было лень.

Маяковский был первым рэппером в России;)

Я не умел любить тебя,
Не мог понять твоих желаний,
Не мог найти в тебе Тебя,
Хотя искал…

Я не умел вести бесед
На темы, что тебе понятны…
Хотел оставить в сердце след,
А как - не знал…

Как я желал твоей любви…
Мечтал увидеть миг рожденья
Ее в тебе…
Но той любви
Я не познаю…

О нет, не любишь ты меня,
А я одной тобой болею,
Боготворю, люблю тебя,
Хотя любить и не умею,
Однако жизни без тебя
Не представляю…

И снова Марина Цветаева.. НАДГРОБИЕ

2

Напрасно глазом - как гвоздем,

Пронизываю чернозем:

В сознании - верней гвоздя:

Здесь нет тебя - и нет тебя.



Напрасно в ока оборот

Обшариваю небосвод:

- Дождь! дождевой воды бадья.

Там нет тебя - и нет тебя.



Нет, никоторое из двух:

Кость слишком - кость, дух слишком - дух.

Где - ты? где - тот? где - сам? где - весь?

Там - слишком там, здесь - слишком здесь.



Не подменю тебя песком

И паром. Взявшего - родством

За труп и призрак не отдам.

Здесь - слишком здесь, там - слишком там.



Не ты - не ты - не ты - не ты.

Что бы ни пели нам попы,

Что смерть есть жизнь и жизнь есть смерть,

Бог - слишком Бог, червь - слишком червь.



На труп и призрак - неделим!

Не отдадим тебя за дым

Кадил,

Цветы

Могил.



И если где-нибудь ты есть -

Так - в нас. И лучшая вам честь,

Ушедшие - презреть раскол:

Совсем ушел. Со всем - ушел.


5 января 1935

Агния Барто! Про бычка...

идиот :D

Алексей Цветков

***
Ситуация А. Человек возвратился с попойки
В свой покинутый дом, на простор незастеленной койки,
Как шахтерская смена спускается в душный забой.
Он подобен корове в канун обязательной дойки,
Но доярка в запое, и что ему делать с собой?
Он прикроет окно, где свинцовые звезды навылет,
Сигарету зажжет, бельевую веревку намылит
И неловко повиснет, скрипя потолочной скобой.

Ситуация В. Соблюдая отцовский обычай
Он пройдет до конца по тропе орденов и отличий,
Приумножит почет и пристойный достаток в семье.
Но проснется душа, словно осенью выводок птичий,
И останется плоть остывать на садовой скамье.
Он ложится навек под ковер замерзающих пашен,
Погребальный пиджак орденами богато украшен.
Что он выиграл, бедный, с нетронутой болью в лице?
Ситуация А. Ситуация В. Ситуация С...


Ербол Жумагулов

экстравертная зарисовка с 10 февраля 2003 года... (A.G.)

В квартире - сумрачно и медленно,
часы споткнулись на предполночи.
Я молча пробираюсь стенами -
почти без помощи -

на кухню. Там - вожусь со спичками.
Курить,конечно,начинаю.
В карманах, как всегда, наличные -
не ночевали.

Герань стоит на подоконнике.
Я пью зеленый - без жасмина.
Зима - как мимика у комика -
необъяснима.

Перед компьютером - бумаги ком:
то рифмы нет, то некрасиво -
стихи - как вид немого трагика -
слезоточивы.

Что наша жизнь? Игла. Эклектика.
Судьба (банально, но не мимо),
как ток, сбивающий электрика,
необратима.

Вот оттого и плачет жемчугом
шершавых звезд больное небо,
а ветер своенравной женщиной
уходит влево.

Но все еще не так потеряно,
коль дело наше молодое
и я дождусь полета мерина
над головою.

И буду (в знак желанья плотского)
вбирать нектар любовной сырости...
Возможно, выползу из Бродского...
Возможно, вырасту...

нихрена вы тему подняли))))

Арбалет(Лук) - это я))))))

хорошая тема просто)

и ещё раз подниму эту тему..

Николай Асеев-Простые строки

Я не могу без тебя жить!
Мне и в дожди без тебя - сушь,
Мне и в жару без тебя - стыть.
Мне без тебя и Москва - глушь.

Мне без тебя каждый час - с год,
Если бы время мельчить, дробя;
Мне даже синий небесный свод
Кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать -
Слабость друзей, силу врагов;
Я ничего не хочу ждать,
Кроме твоих драгоценных шагов.

а у нас всё по-другому)

В.А. Хлебун

ПЕЧАЛЬ В МАНТИИ БОЛЕЗНИ

В свете звёзд, я не заметил романтизма,
Мпе лучше серости поля в сердца иглой.
В пол метре от земли повис в верёвке месяц
На уходящие дома, мне покозав рукой.

В костре сердец, возненавидел солнце,
Нет в нём не то, что радости - тепла.
И в проплывавших облаках - лишь беспокойство
А в людях, уж давно - лишь пепел и вода...

Я лишь просил одно - ко мне нелезте,
Ведь шепот мыслей ваших, слышу словно гром,
Моя печаль, что в мантии болезни,
Так и останится на сердце синяком...

Люблю Гумилева...

Выбор

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.

Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.


ну про Маяковского согласен полностью...был первый рэпир)...

Мне вот этот нравится, помнится (без 3 го столба (забыл)):

Ты так бела, как снег невинный,
Ты так чиста, как дальний храм.
Не верю этим ночам длинным,
И бесконечным вечерам.

Своей душе давно уставшей,
Я то же верить не хочу,
Быть может путник запоздавший
В твой тихий терем постучу.

За столь погибельные муки,
Не верного, сама простишь,
Изменнику протянешь руки,
Весной холодной нагродишь.

(давно, в каком то журнале читал. Автор неизвестен, из мест не столь отдалённых)

охуенные тут стихи кстати поднимаются

еще раз убеждаюсь что эволюция в тупике и что все уже было сказано до нас :)

Лариса Бочарова - Романс времен 30-летней войны

Ружейный дым так сладок на заре.
Отныне он - ваш спутник серебристый.
Храни Господь стрелков и дуэлистов!
Вы мне назначили свиданье в октябре.

Сгорают клены в пурпурном костре.
На наших землях монсеньор загнал оленя.
Я в пятый раз читаю "Опыты" Монтеня,
Вы обещали мне вернуться в октябре.

Под мелкий дождь, во всеми проклятой дыре
Вы пьете херес и копаете траншеи.
Храни Господь и вашу честь и вашу шею!
Вы дали слово не погибнуть в октябре.

Чужая блажь не стоит ничего.
Чужие опыты губительны для слуха.
Теперь я знаю, глух Господь на оба уха:
Молитвы любящих не трогают его.

…Листва осыпалась к рождественской поре,
А в декабре месье Монтень почти несносен.
Вы навсегда остановили эту осень.
Вы изменили мне со смертью в октябре.

Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть —

Во мне. — Все каторжные страсти
Свились в одну! —
Так в волосах моих — все масти
Ведут войну!

Я знаю весь любовный шепот,
— Ах, наизусть! —
— Мой двадцатидвухлетний опыт -
Сплошная грусть!

Но облик мой — невинно розов,
— Что ни скажи! —
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.

В ней, запускаемой как мячик
— Ловимый вновь! —
Моих прабабушек-полячек
Сказалась кровь.

Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
Метель метет...

От скрипки — от автомобиля —
Шелков, огня...
От пытки, что не все любили
Одну меня!

От боли, что не я — невеста
У жениха...
От жеста и стиха — для жеста
И для стиха!

От нежного боа на шее...
И как могу
Не лгать, — раз голос мой нежнее,
Когда я лгу...

вроде так... стих нечто !

хорошая темка

Михайлов Константин
ПАМЯТИ ВСЕХ НАШИХ

Вчерашние зерна - сегодняшний хлеб .
Мне трудно связать их в единую цепь ,
Но сидя в углу, ковыряя струну,
Я вижу богов в сигаретном дыму .

Наверное кто-то назвал имена,
А может быть здесь слишком близко Луна ...
А в городе - осень, а в городе - грязь .
Случайное дело - и все-таки - связь .

Мы выйдем на улицу, будем курить,
Пытаясь опять и опять повторить
Иллюзию юности, призрачность дзен,
Возможность жить в доме не чувствуя стен .

И старые песни, как мантры твердить,
Стараясь себя и других убедить,
Что мы еще верим, что мы еще ждем,
И просто для кайфа стоим под дождем .

Ну что ты мне скажешь - такой же как я -
" Паршивая жизнь, работа, семья ... "
Ты знаешь, я чувствую ту же вину,
Но вижу богов в сигаретном дыму .

Михайлов Константин
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС

Я хотел пройти незамеченным
Мимо строгих ночных патрулей ,
Но оракул, случайно встреченный,
Мне сказал - " Берегись дверей ! "

А солдаты лечили раны
Не по правилам - наугад ,
И начальник ночной охраны
Сделал вид, что он очень рад .

Он спросил у меня совета,
Как избавиться от воров ,
И когда я смолчал на это ,
Он признал, что совет неплох .

А солдаты стреляли пеплом,
Призывая начало дня ...
Они пели о чем то светлом,
И кружились вокруг меня .

не люблю БГ но это у него почему то нравится...

Мне было бы легче петь

Мне не нужно касанья твоей руки
И свободы твоей реки.
Мне не нужно, чтоб ты была рядом со мной,
Мы и так не так далеки.
И я знаю, что это чужая игра,
И не я расставляю сеть,
Но если бы ты могла меня слышать,
Мне было бы легче петь.

Это новые листья меняют свой цвет,
Это в новых стаканах вино.
Только время уже не властно над нами,
Мы движемся, будто в кино.
И когда бы я мог изменить расклад,
Я оставил бы все, как есть,
Но если бы ты могла меня слышать,
Мне было бы легче петь.

По дощатым полам твоего эдема
Мне не бродить наяву.
Но когда твои руки в крови от роз,
Я режу свои о траву.
И ни там, ни здесь не осталось скрипок,
Не переплавленных в медь.
Но если бы ты могла меня слышать,
Мне было бы легче петь.

Так прости за то, что, любя тебя,
Я остался таким же, как был.
Но я до сих пор не обучен прощаться
С теми, кого я любил.
И хотя я благословляю того,
Кто позволил тебе взлететь,
Если бы ты могла меня слышать,
Мне было бы легче петь.

Если бы ты могла меня слышать,
Мне было бы незачем петь.

вроде не было...

Владимр Высоцкий

Корабли постоят - и ложатся на курс.
Но они возвращаются сквозь непогоды.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе еще меньше.

Но мне хочется думать, что это не так,-
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и мечтах.
Я, конечно, спою, я, конечно, спою, - не пройдет и полгода.

Лермонтов

Из Гёте

Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.

1840

Виолетта мой любимый:inlove: автор во всех смыслах:)

Поль Элюар (Франция, 20 век)


Свобода

На школьных своих тетрадках
На парте и на деревьях
На песке на снегу
Имя твое пишу

На всех страницах прочтенных
На нетронутых чистых страницах
Камень кровь ли бумага пепел
Имя твое пишу

На золотистых виденьях
На рыцарских латах
На королевских коронах
Имя твое пишу

На джунглях и на пустынях
На гнездах на дроке
На отзвуках детства
Имя твое пишу

На чудесах ночей
На будничном хлебе дней
На помолвках зимы и лета
Имя твое пишу

На лоскутках лазури
На тинистом солнце пруда
На зыбкой озерной луне
Имя твое пишу

На полях и на горизонте
И на птичьих распахнутых крыльях
И на мельничных крыльях теней
Имя твое пишу

На каждом вздохе рассвета
На море на кораблях
На сумасшедшей горе
Имя твое пишу

На белой кипени туч
На потном лице грозы
На плотном унылом дожде
Имя твое пишу

На мерцающих силуэтах
На колокольчиках красок
На осязаемой правде
Имя твое пишу

На проснувшихся тропах
На раскрученных лентах дорог
На паводках площадей
Имя твое пишу

На каждой лампе горящей
На каждой погасшей лампе
На всех домах где я жил
Имя твое пишу

На разрезанном надвое яблоке
Зеркала и моей спальни
На пустой ракушке кровати
Имя твое пишу

На собаке лакомке ласковой
На ее торчащих ушах
На ее неуклюжей лапе
Имя твое пишу

На пороге нашего дома
На привычном обличье вещей
На священной волне огня
Имя твое пишу

На каждом созвучном теле
На открытом лице друзей
На каждом рукопожатье
Имя твое пишу

На стеклышке удивленья
На чутком вниманье губ
Парящих над тишиной
Имя твое пишу

На руинах своих убежищ
На рухнувших маяках
На стенах печали своей
Имя твое пишу

На безнадежной разлуке
На одиночестве голом
На ступенях лестницы смерти
Имя твое пишу

На обретенном здоровье
На опасности преодоленной
На безоглядной надежде
Имя твое пишу

И властью единого слова
Я заново шить начинаю
Я рожден чтобы встретить тебя
Чтобы имя твое назвать

Свобода.

СОЛНЦЕ СЕЛО (ФРЕДЕРИКО ГАРСИЯ ЛОРКА)

Солнце село. Деревья
молчат задумчивей статуй.
Печаль жерновов застывших,
нивы
дочиста сжатой!

Пес лишился покоя,
Венеру в небе почуя —
яблоко налитое,
не знавшее поцелуя.

Пегасы росного лета,
звенят комары в зените.
Пенелопа лунного света
прядет вечерние нити.

«Уснешь — спасешься от волка!» —
толкуют овцы ягнятам.
«Осени ждать недолго?» —
шепчет цветок примятый.

Скоро, порой вечерней,
сойдут пастухи с отрога,
дети возле харчевни
начнут играть у порога,
и песен любовных грусть
припомнят старые стены,
что знают их наизусть.

виктор цой - легенда

Среди связок в горле комом теснится крик,
Но настала пора, и тут уж кричи, не кричи.
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
Как, шатаясь, бойцы об траву вытирали мечи.
И как хлопало крыльями чёрное племя ворон,
Как смеялось небо, а потом прикусило язык.
И дрожала рука у того, кто остался жив,
И внезапно в вечность вдруг превратился миг.
И горел погребальным костром закат.
И волками смотрели звёзды из облаков.
Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,
И как спали вповалку живые, не видя снов.
А Жизнь - только слово, есть лишь Любовь, и есть Смерть.
Эй! А кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А Любовь стоит того чтобы ждать...

дааа...витя жег....
джан - ты жесток)))не всем удастся даже полностью прочитать - не то что осмыслить)

И мое самое любимое у высоцкого...то же

пусть народ просвещается:)

не уж то я заразил тебя желанием сделать мир лучше?)

Иван Храмовник - наполовину
это стих Ивана Храмовника - "наполовину"...

что-то мне он понравился оч....решила сюда выложить...

ваше мнение?


-----


Ползвука до рифмы, полслова до точки,
Полшага до дома. Полшага… а впрочем…
Скользнуть в капоэйре по павшему снегу,
Изгибам небрежным касаний поверив,
Вдоль топкой границы. Все невыносимей.
За тех, кто не верит, заплатят другие.
Чьи души, как реки, пропахли свободой
Непойманной рыбы. Нелетной погодой

Их не остановишь. Весеннюю песню
Они разучили тогда еще вместе,
Тогда еще оба. Осталось куплету
Всего пара строк… только грянуло лето.
И рухнули руки. Две тени на шпалы.
Не вытянет ветер счастливых финалов.
Обрублены рифмой сюжетов запястья,
Фаланги разбиты о мертвое счастье,

И локоть одернут. Болезненной точкой
Придет понимание: ты - одиночка.
И та, что одна, остается за сколом
Прошедшего дня. Утешенье простое:
Вы встретитесь снова. И снова вползвука,
И снова вполслова до точки… До круга…