Андрей Орлов aka Orlusha

Берегите, девочки, ум и душу,
Не читайте, девочки, Мураками,
Я прошу вас, девочки, стих послушать:
Не встречайтесь, девочки, с мудаками.

Девочки красивые (ножки, глазки),
Неужели слёзки вам лить охота?
Вы не верьте, девочки в песни-сказки,
Не влюбляйтесь, девочки в идиотов.

На безрыбье, девочки, от безделья
Постарайтесь, девочки, быть разумны,
Жизнь не книжка, девочки, не Коэльо,
Не любите, девочки, шибко умных.

Одевайтесь, девочки, по сезону,
Зонт носите, девочки, если дождик,
Опасайтесь, девочки, дыр озонных
И таких, кто говорит: «Я – художник»

Жизнь по правилам должна со-вершаться,
Между зимами всегда будет лето,
Только боже упаси вас влюбляться
В тромбонистов, трубачей и поэтов.

Ведь в любви, как при покупке машины,
Очень дорого платить по кредиту,
Если слишком интересен мужчина,
Лучше вежливо сказать: «Да иди ты!».

Чтобы сразу до любви и лобзаний
Эти гении искусств и культуры
Не имели бы на вас притязаний
И не думали, что все бабы – дуры.

Пусть идут они под дождь или в слякоть,
Помашите им рукой в окон рамы,
Пусть научатся они тоже плакать,
Пусть на сердце и у них будут шрамы.

Вы встречайте их в кино и на танцах,
Говорите: «Как дела? Как работа?»
Познакомьте со своим иностранцем
Лучше с немцем жить, чем жить с идиотом.

Нарожайте чужеземцу детишек
Обучайте их основам балета,
Назовите одного из мальчишек
В честь любимого когда-то (поэта).

Всё что нужно в этой жизни узнайте,
Что не нужно, пусть проносится мимо,
Иногда под Новый Год вспоминайте
Про немного горький запах жасмина.

А пока в Москве сирень отцветает,
Он несёт вас через дождик по луже,
Он стихи без перерыва читает,
Он – поэт, а значит, он вам не нужен.

Сумароков Александр Петрович

СТАНС

Сам себя я ненавижу,
Не страшуся ничего;
Окончания не вижу
Я страданья моего.
Сердце стонет,
Взор мой тонет
Во слезах и день и ночь.
Дух томится,
Солнце тьмится,
В полдень убегая прочь.

Скройся, солнце, ты навеки,
Скройся, солнце, от меня!
Проливайтеся, слез реки,
Горький ток из глаз гоня!
Я несчастен,
Всем причастен
Мукам, кои в свете есть!
Все имею;
Не умею
Более терзанья несть.

Разрываются все члены, --
И теснится грудь моя.
Я не зрю бедам премены
И не жду уже ея.
И такою
Злой тоскою
Во отчаянье введен,
Что я люту
Ту минуту
Проклинаю, как рожден.

Во стенании и плаче
Я еще тужу о том,
И тужу всего я паче,
Что родился не скотом;
Кроме славы,
Все б забавы
Были в области моей.
Гнанный псами,
Я б лесами
Сокрывался от людей.

Ах, а ныне где сокрыться
От, злодеев я могу?
Разве в землю мне зарыться,
Коль от них не убегу?
Иль, о горе!
В бурно море
Мне низвергнуться к водам
И в пучине,
В сей кручине,
Обрести конец бедам!

Что во славе, коль покою
Я не вижу никогда,
И несносною тоскою
Я терзаюся всегда?
Что в отраду,
Мне в награду,
Вечной славы ожидать
Тьмы в утробе,
Мне во гробе,
Коей вечно не видать?

Поспешай, драгая вечность,
Узы ты мои претерть!
И в покойну бесконечность
Воведи меня ты, смерть!
Сердцу больно,
Так довольно
Злому счастию служить.
Если в скуке
Жить и в муке,
Так на что на свете жить?

О тебе одной болею,
Дорогая, тя любя,
И тебя одной жалею.
Я жалею лишь тебя.
Я крушуся,
Что лишуся
Я любезной навсегда,
И судьбою
Я с тобою
Не увижусь никогда.

<1768>

:mitch::mitch::mitch::mitch::mitch:

Мне у Эм стихи нравятся уж очень она меня за душу берет стихами

я как обычно...Веро4ка

Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.

Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.

Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.

Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.

Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.

Иван Гастробайтеров

Луна в вишнёвом соусе

Покрывая дороги, стирая глаза,
Известно не многим понятие тупика,
Векторы ветра, оскал чёрных скал,
Убитые сантиметры в мире кривых зеркал...

Забитые гвозди, забытые берега,
И мыслей грозди виднеются из далека,
Струны Шааба, рекруты крэка,
Делим на два оставшееся от человека...

Стелянные лужи, стеклянные шторы,
Кому нужно смотреть кошмары больного?
Цвета вина,но это излишне...
Просто луна в соусе вишни...

это нескромно стихи Ивана Гастробайтерова сюда кидать))

и в этот раз я не буду оригинальна.

Веро4ка Полозкова

или даже не бог, а какой-нибудь его зам
поднесет тебя к близоруким своим глазам
обнаженным камушком, мертвым шершнем
и прольет на тебя дыхание, как бальзам,
настоящий рижский густой бальзам,
и поздравит тебя с прошедшим
- с чем прошедшим?
- со всем прошедшим.

покатает в горсти, поскоблит тебя с уголка –
кудри слабого чаю
лоб сладкого молока
беззащитные выступающие ключицы
скосишь книзу зрачки – плывут себе облака,
далеко под тобой, покачиваясь слегка
больше ничего с тобой
не случится

- ну привет, вот бог, а я его генерал,
я тебя придирчиво выбирал
и прибрал со всем твоим
барахлишком
человеческий, весь в прожилочках, минерал,
что-то ты глядишь изумленно слишком
будто бы ни разу
не умирал

круто. "фонтан" напомнило

кстати, да)

Иосиф Бродский


1.

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, --

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.



2.

Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
задевая глазами
лед.
Туда.
Где глубже.
Где море.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы плывут зимой.
Рыбы хотят выплыть.
Рыбы плывут без света.
Под солнцем
зимним и зыбким.
Рыбы плывут от смерти
вечным путем
рыбьим.
Рыбы не льют слезы:
упираясь головой
в глыбы,
в холодной воде
мерзнут
холодные глаза
рыбы.
Рыбы
всегда молчаливы,
ибо они --
безмолвны.
Стихи о рыбах,
как рыбы,
встают поперек
горла.

Алина Витухновская

Повесть о настоящем человеке

У меня в кармане мало ли что.
У меня пистолеты какие-то в мозге.
Но продавщица сказала “господи”,
одевая старое как потные сны пальто.

И только успела шепнуть “уходи” кассирше.
А я уже начинал стрелять.
А с улицы ублюдки на смерть косились
чтобы знать.

А потом жуки в государственной форме,
чье насилье смешно, как удавка на шее трупа,
в кабинетах читали мне Сорокина “Норму”,.
И я подписывался после каждого слова как сука.

Какая-то мать приносила мне лук и гнилое тесто.
От ее любовишки мне было липко и пахло.
У меня был сифилис, душа и невеста —
в прелой тряпке голая и в щетине палка.

Этой щеткой моей жены мыли пол стаи хищных женщин,
и она волочилась по тюремному коридору,
матерясь как блядь и просила в конце, чтоб меньше
ей оставалось жить, чем тот срок, который

мне оставалось сидеть как куре на яйцах смерти,
в камере на 114 человек мозга и кала,
верней в человечине на 30 квадратных метров.
А с невестой сделали то, что она сказала.

Когда моя яростная морщинистой страстью единственная любовь
мертвая тащилась в другие ады сквозь морг,
тогда я увидел как ухмыльнулся бог
и понял кого он ест в абсолютной похоти. До сих пор

просыпаясь дома после пятнадцати лет тюрьмы,
я пью мочу и ем сорокинский кал,
чтобы пройдя сквозь все промежутки тьмы
я пришел к тому, кто меня искал.

Я вижу на небе зубы, пасть и язык.
Я знаю кто меня прожует нутра топором.
И какая-то мама с кусками сала и колбасы
со мной за решеткой разговаривает хищным ртом.

У меня в карманах мало ли что потом.
Я выйду когда-нибудь и куплю себе хитрый нож.
И дети, которым скучно и как-то еще
будут плакать и писать на меня, которому ну и что ж.

А красивая девушка с глазами зеленой дрели
уже никогда не просверлит мой дикий мозг.
И когда она, выпрыгивая из постели
пожелает может быть каких-нибудь роз,

я глаза и кожу в нули и щели
превращу, и она растечется крови душем.
А потом я уйду в добровольный тоннель расстрела
оттого, что мир как был, так и остался скучен.

polina-polinka


Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной,
Звенеть браслетами,
поправлять волосы,
а они чтоб все равно падали,
благоухать Герленом,
теребить кольцо,
пищать «Какая прелесть!»,
мало есть в ресторане,
«мне только салат».
Не стесняться декольте,
Напротив, расстегивать
Совсем не случайно,
Верхнюю пуговочку.
Привыкнуть к дорогим чулкам,
И бюстхалтеры покупать
Только «Лежаби».
Иметь двух любовников,
Легко тянуть деньги,
«ты же знаешь – я не хожу пешком»,
«эта шубка бы мне подошла»…
Не любить ни одного из них.
«И потом в гробу
Вспоминать Ланского».



А иногда хочется быть интеллигентной дамой,
Сшить длинное черное платье,
Купить черную водолазку,
Про которую Татьяна Толстая сказала,
Что их носят те, кто
Внутренне свободен.
Если курить, то непременно с мундштуком,
И чтоб это не выглядело
Нелепо.
Иногда подходить к шкафу,
Снимать с полки словарь,
чтоб только УТОЧНИТЬ слово,
говорить в трубку: «Мне надо закончить статью,
сегодня звонил редактор»,
Рассуждать об умном на фуршетах,
А на груди, и в ушах чтоб
- старинное серебро
С розовыми кораллами
Или бирюзой.
Чтоб в дальнем кабинете
По коридору налево
сидел за компьютером муж-ученый,
Любовь с которым
Продолжалась бы вечно.
Чтоб все говорили
«Высокие отношения».
Чтоб положив книжку
на прикроватный столик,
перед тем, как выключить свет в спальне,
он замечал:
Дорогая, ты выглядишь бледной,
Сходи завтра к профессору
Мурмуленскому.
Непременно.

А иногда просто необходимо быть
Холодной расчетливой сукой.
И большой начальницей,
Чтоб все в офисе показывали пальцем
И так и говорили новеньким:
Она холодная расчетливая сука,
Пойдет по трупам.
Ну, зачем так грубо?
И зачем же сразу «по трупам»?
А вы, девушка уволены...
«Кажется, я ясно ставила задачу»,
Называть красивых секретарш
«дурочками»,
Прямо в глаза.
Не потому что дурочки,
а потому, что красивые.
Топ-менеджерскую зарплату
Тратить на элитную косметику,
И чтоб золотых карт миллион,
С сумасшедшими скидками…
Коллекционировать современное искусство,
Развешивать его
По голым стенам в кабинете
И в огромной пустой квартире,
Где на сушилке на кухне
Одна чашка, одна ложка
И две табуретки
у барной стойки.
Говорить мужчине:
Жалкий неудачник,
То есть нет – лууууууузер.
Утвержать, что мастурбация
- дело всенародное,
И спать с котом,
(«он же член семьи!»),
Которого кормит домработница.

А иногда хочется быть такой своей для всех
В доску.
С короткой стрижкой,
И красить волосы, губы и ногти оранжевым,
И ходить в больших зеленых ботинках,
С индийской сумкой-торбой,
С наушниками в ушах,
С веревочками на запястье,
Все время везде опаздывать,
Вопить в курилке:
«Я такую кофейню открыла!»,
«Вы пробовали холотропное дыхание? –
Отвал башки!»
И чтоб аж дым из ушей.
Захлебываться от впечатлений,
Не успевать спать,
Собираться на Гоа
В феврале.
Сидеть в офисе за "маком",
Вокруг чтоб все увешано
разноцветными стикерами
с напоминаниями: «придумать подарок Машке»,
«напомнить Витьке про ужин в среду»,
«купить новые лыжи».
На рабочем столе чтоб фотографии детей
В бассейне и в океане,
Портреты собаки лабрадор (почившей)
И бородатого мужчины в странной желтой шапочке.
Быть всю жизнь замужем
За одноклассником,
Который за двадцать лет, представьте,
Так и не выкинул
Ни одного фортеля.
Да еще и мирится со всеми этими
Друзьями, вечеринками, транжирством
И немытой посудой.
«Ты заедешь за мной в восемь?»
«Конечно, зая».

А иногда хочется побриться на лыску,
И повязать платочек,
Вымыться в бане хозяйственным мылом,
Но пахнуть какими-нибудь
Травками,
Полынью там, или мятой.
Научиться молиться,
Читать жития святых,
Соблюдать посты,
Назвать сына Серафимом,
Подставлять, хотя бы мысленно,
другую щеку,
«Ты этого хотел. Так. Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня
- целую».
Излучать доброжелательность,
И чтоб ненатужно так
Сиять от унутренней хармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне,
Поставить ее в холодильник,
И когда муторно на душе
Умываться ею
И советовать мамашам,
Что если у ребенка температура,
Достаточно просто сбрызнуть,
И чтоб это действительно помогало.

А еще ужасно хочется пойти в официантки,
Купить накладные ресницы,
И полное
Собрание сочинений
Дарьи Донцовой.
Научиться ходить на каблуках,
Флиртовать с посетителями,
Чтоб они больше
Оставляли на чай,
Говорить: а вот попробуйте еще «карпаччо»,
Уж очень оно у нас замечательное.
Ходить в кино,
Копить на машину.
Бросить бармена,
Закрутить с поваром-итальянцем,
Висеть на доске почета
Как работник, раскрутивший максимальное число лохов
На дорогое французское вино,
Которое они сроду не отличат
От крымского.
Пить сколько хочешь горячего шоколада
Из кофе-машины
И уже разлюбить греческий салат.

А что мы имеем на деле?

Пока только
Черную водолазку.

Корней Иванович Чуковский

"Ёжики смеются"

У канавки
Две козявки
Продают ежам булавки.
А ежи-то хохотать!
Всё не могут перестать:
"Эх вы, глупые козявки!
Нам не надобны булавки:
Мы булавками сами утыканы.

takaya_shtuka

кажется, у меня обморожение внутренних органов.
все внутри как-то резко подернулось холодом.
зябко, но все же смешно и стремительно,
легкие полнятся мыслями, нитями,
вот, еще пару шагов, и тогда - полетаем над городом.

к тому же у меня нарушение жизненной линии
да ладони, конечно, всегда были не слишком длинными
а теперь, когда здесь угнездилось с пяток порезов -
следы моей любви с тем тропическим волнорезом -
они не стали еще короче, но как-то что ли пообтрепались ливнями

кажется, у меня вдобавок смещение ориентиров и центров:
мне больше не хочется кому ни попадя раздавать оценки
я полюбила тех, кого раньше и знать не хотела
раскрасила свое тело
и сделалась астматическим эпицентром

мой день поделен между феназепамом, кашлем и сигаретами
пью только воду, научилась вставать с рассветами
еще бы заделать отверстия в левой мышце
она слишком долго входила туда, и слишком стремительна вышла
оставив меня с моими стихами, букетами, дурацкими песнями недопетыми
и прочим бесценным хламом.

мне хочется застрелиться, но за стеной спит мама,
глупо ее будить.

Иван Игнатов
Это было поутру
В день больших потерь.
Я остался на ветру,
Ты закрыла дверь.
Я собрал свои куски —
Головы мешок,
Крючья глаз, кирпич тоски,
Взял и поволок.
Взял вины твоей настой,
Дождик тот нашел,
Под которым нам с тобой
Было хорошо.
И не плача ни о ком —
На сердце гора —
Их тащу, тащу на слом
С твоего двора.
Но я взял с собой в поход
И твои глаза,
На которых не блеснет
Ни одна слеза.
И когда пробьет твой час,
Чтоб со мной идти,
Моя бедная, без глаз
Не найдешь пути.
хихихих

мне вот из монолога Цветаевой "Повесть о Сонечке"
вот это нравится очень
...Это длилось страшно коротко. Говорить нам было не о чем. Сначала я все говорила,
говорила, говорила, а потом - замолчала. Потому что нельзя, я - не могу, чтобы в ответ на
мои слова - только глаза, только поцелуи! И вот лежу утром, до-утром, еще сплю, уже не сплю,
и вдруг замечаю, что все время что-то повторяю, да, - губами, словами... Вслушалась - и
знаете, что это было: - Еще понравься! Еще чуточку, минуточку, секундочку понравься!

- Ну, и?

- Нет. Он - не смог.

- Чего? - Еще-понравиться. Не смог бы - даже если бы услышал. Потому что вы не думайте: я не
его, спящего, просила - мы жили в разных местах, и вообще... - я в воздух просила, может
быть - Бога просила, я просто заклинала, Марина, я сама себя заклинала, чтобы еще немножко
вытянуть.

- Ну, и?

.... любовь - любовью, а справедливость - справедливостью. Он не
виноват, что он мне больше не нравится. Это не вина, а беда. Не его вина, а моя беда:
бездарность. Все равно, что разбить сервиз и злиться, что не железный.

Дельфин -Осень


И в стекло сырого воздуха я бьюсь головой
Капли осеннего дождя по мне стекают рекой
Я умываюсь осенью, последнее тепло
Под тупорылый ветер грусти подставляю лицо

Моя грусть не о других, не о себе самом
Это всё просто осень, грусть о чём-то другом
Осень жжёт воспоминания, на последних кострах
Я умираю как ребёнок на осенних руках

Осень шепчет и травит, что-то шепчет и просит
И очень хочется плакать, что также как осень
Она приходит на землю каждый год в тот же час
Она приходит не ко всем, а к кому то из нас

Осень льётся дождями на могилы сыновей
А сыновья где-то рядом, плачут вместе с ней
Ветер грусти сорвал все их последние мечты
Они плачут, они знают о том что мертвы

Осень тащит в туман свои серые дни
Как в дым дешёвых сигарет, я прячу мысли свои
Мои чувства уходят вместе с осенью в путь
Оставляя мне на память только слёзы и грусть

Осень ты уйдешь, как уходит туман
Из початой бутылки я наполню стакан
Я вспомню о тебе, но я выпью до дна
Извини меня осень, ты сама уже мертва

хех у дельфина крутые текста конечно

Сплин - Романс

И лампа не горит, и врут календари
И если ты давно хотела что-то мне сказать
То говори.


Любой обманчив звук, страшнее тишины
Когда в самый разгар веселье падает из рук
Бокал вина.


И чёрный кабинет, и ждёт в стволе патрон
Так тихо что я слышу как идёт на глубине
Вагон метро.


На площади полки, темно в конце строки
И в телефонной трубки эти много лет спустя
Одни гудки.


И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода
Привет! Мы будем счастливы теперь
И навсегда.

это мой самый самый любимый:inlove:
Хармс
Летят по небу шарики...

Летят по небу шарики,
летят они, летят,
летят по небу шарики,
блестят и шелестят.
Летят по небу шарики,
а люди машут им,
летят по небу шарики,
а люди машут им.
Летят по небу шарики,
а люди машут шапками,
летят по небу шарики,
а люди машут палками.
Летят по небу шарики,
а люди машут булками,
летят по небу шарики,
а люди машут кошками.
Летят по небу шарики,
а люди машут стульями,
летят по небу шарики,
а люди машут лампами.
Летят по небу шарики,
а люди все стоят,
летят по небу шарики,
блестят и шелестят.
А люди тоже шелестят.
1933

Есенин - Песнь о собаке
 

давно его читала,лет 12 мне было,помню слезу даже пустила:(

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

Яшка Казанова

Один из двух

Астория вся в снегу, как в плевочках,
А чего вам хотелось? Это - Питер.
Я бреду по городу винно-водочному
В нежном, с хитрецой, подпитии.
У меня круглое личико.
Звать меня Лиличка.
А он гордый, чертяка.
Он, даже здороваясь,
Руки из кармана штанов широченных не вынет.
Мне же хочется,
чтоб плакал, тявкал
Чтоб любую ладонь целовал навылет,
Но мою лобызал,
Как христову или как шлюхину.
Чтоб катался в глазах
Истерически. Чтоб вынюхивал
Запахи на мне не его, чужие.
Чтоб мы вместе до угла не дожили,
До поворота, не дотерпели чтоб
Ни за что.
Астория близится. Сережка Есенин
Там размазан по стенам.
Бреду на свидание... далее... далее...
Люблю ночные скитания.
А он, желвачок напрягает, как металлический шар
С постоянством безумного. Нарциссизма
Черви в каждом жесте его кишат,
В дыме трубочном сизом.
Желвачок-ромашка: женишься? не женишься?
Опасливы движеньица.
Ох, как опасливы. Но не трусливы.
Он не плачет, давится слизью,
Когда мне тычется в личико,
В имя мое Лиля Лиличка.
Он ревностью умывается, как мылом.
Мой милый. Большой и милый.
А потом пуля плющит висок в кашу.
Я-то, дура, боялась: мол, много кашляет.
А он жолудями холодными измесил себе всю душу,
Ревностью бледной, словоблудным своим «не струшу».
Ну, не выдержал, спекся, сник.
Вероника
Тоже из тех, кто мог бы быть ведьмой.
Но ты ведь мой?
Только мой?
Вот такой громадой себя сам сломавший...
Хотя сейчас неважно.
Висок - в кашу.
Слюна - в соль.
Трусцой
К нему. Хрупкому Гулливеру.
Пойдите вон! Я вам не верю!
Где он? Пустите к нему, к мёртвому.
Прорываюсь увёртками.
Пуль давленые виноградины
Околдовали меня, его обрадовали.
Лицо совсем не узнаю. Что вы мне тут подсунули?
Сыр сулугуни
На столе
И бутылка сухого.
И не слова.
Впоследок.
И на репетицию торопится девочка дикая
Вероника.


***
если закончила с этим городом - жги.
жги, не жалея ни владивостока, ни рима!

ты оставляешь сиреневые флажки
на всех полюсах, которые покорила.
от марианской и до саян мой ландшафт
мечен следами твоих каблуков походных.
я, наслаждаясь, перестаю дышать,
чтобы случайно не изменить погоду:
не вызвать засуху, не напугать грозой,
не заштормить, попирая смерчем любые камни.

мартовский перечный жгучий аэрозоль
лишает малейшего шанса на привыканье
нежнейшую слизистую к этой весне. орать
от вдохновенья сначала и боли потом? пожалуй.

соседская девочка выбралась из двора,
расправила крылышки, вздоргнула, побежала...

Бочаров Дмитрий С - Твои тараканы

Твои тараканы, которых я так и не смог приручить,
Живут, как в раю. Я смирился – уже не опасен,
Не бегаю с тапком… А к ним подбираю ключи.
Кормлю их из блюдечка, полного сказок и басен…
Я их уважаю за разнообразье манер,
Раздал имена – как-то надо же к ним обращаться?..

Я стал, как они – отличителен только размер,
Да форма лица.
Впрочем, всё это будет меняться…

Лесьяр

Дар тебе мой - долгий путь

Хранители тайны туманной, грозных оскалов скал.
Стоят на вершинах солдаты, cевер броню им сковал.
Стражи нетленных поконов, владельцы небесных сердец.
Держащие в трепете нити законов которые дал бог-отец!
Дланью тронь, что создано судьбой на веки вечно,
След былых времён зажжёт огонь в сердцах беспечных
Трепет вьюжных гор разбудит океан суровый,
Вестник битвы вековой небосклон багровый
Дар тебе мой - долгий путь средь зимних стуж,
Дар тебе мой - лабиринт гранитных кружев.
Возродись из пепла, птицей взмыв к небесной выси
Обрети свободный дух орла и ловкость рыси,
Полынья возьмёт невзгоды, примет дно отчаянье,
Брызги волн, прибоя шум, нарушат сон-молчанье!
К звёздам летим, запасись терпеньем впрок.
Берег родной, сход семи путей - дорог.
Дар тебе мой - пыл побед во славу сил,
Что сберегли души тех, что полегли.
Ступай в туман, на одинокую дорогу, где нет руки дарившей тепло
Жди затерявшуюся в годах подмогу, попробуй скинуть с плеч незримое ярмо.
Воочию блужданьем наслаждаясь, смотри вокруг закрыв на всё глаза:
Достойно умирая и заново рождаясь, как свет зари, заката бирюза...
Вижу деянье древних побед, гордость застывших веков,
Строгая лепта, несущая свет - дар вечно юных богов,
Ливнем весенним вновь оживёт трепет священной земли,
Радугой в небе, бликом в ручье, радостью майской зари.
Дар тебе мой - долгий путь средь зимних стуж,
Дар тебе мой - лабиринт гранитных кружев
К звёздам летим, запасись терпеньем впрок,
Берег родной - сход семи путей-дорог.
Дар тебе мой - пыл побед во славу сил,
Что сберегли души тех что полегли.

ДУРА НА КОЛОКОЛЬНЕ.

Тебя глупей на свете не сыскать
Твой мир канализационный желоб
Любой прохожий может плюнуть и насрать
Как безалаберный без лапы грязный голубь

Темно на жалком сердце у тебя
Жужжанье мух и червяки из лужи
И самая последняя свинья
Брезгливо отвергает твою дружбу

Ты думаешь тем местом что умом
Назвать довольно таки право сложно
Хоть бей тебя по заднице бревном
Намек на разум выбить невозможно

Дрянное насекомое в грязи
Залапанная грязными руками
Сиди на жопе палец свой соси
Моргая отупевшими глазами

Тебя глупей на свете не сыскать
Твой мир убогое мытарство
Ты на колокольне и на все плевать
На колокольне низкорослого пространства

ПЕТЛЯ

Подожди не уходи подруга
В петлях не болтались мы
В озорных объятиях друг друга
Не смотрели с мертвой высоты

Птицы не клевали наши лица
Ветер не раскачивал тела
Это ж надо было умудриться
Не узнать, как вянет голова!

Я и так уже давно без блеска
Что играл в моих сухих глазах
Нету в этой жизни интереса
Кроме нежных слов в твоих устах

Остальное все туман, пустое…
Головокружение в бреду
Если счастье есть – оно простое
Быть в петле с тобою на ветру

МЕТЕЛЬ

Снег подушкой меховою,
Обнял давнюю печаль,
Ветер колкою волною,
Голос мне принёс сквозь даль.

Подожди меня – отстала…
Ноги вязнут в облаках,
Я замёрзла, я устала…
Одинок мой лютый страх…

Нету звёзд, Луна – потеря,
Только снег…идёт…идёт…
Кроет матом и метелью
Озверев небесный свод!

Не расслышу…, кто кричал мне?
Показалось…ведь метель…
Это сонная усталость,
Нагоняет канитель…

Как же можно верить ветру?
Пустослову, шутнику…
Что услышу – не поверю,
Сам как ветер часто лгу!

…Как же ты меня не слышишь…?
…Умоляю,………подожди…….!
…Нету сил…все тише…тише…
…Только слёзы льют дожди…

Снег подушкой меховою
Усыпил мою Весну…
Если всё вокруг глухое,
То и я тогда усну…

Мне кажется, что это самое охренительное произведение из всех, которые я когда либо читала

Андрей Вознесенский

Монолог Мэрлин Монро

Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?

Невыносимо,

невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!

Продажи. Рожи. Шеф ржет, как мерин
(Я помню Мерлин.
Ее глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звезд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин,
ее любили...

Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо,
когда насильно,
а добровольно — невыносимей!

Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее — углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье — самоубийство,

самоубийство — бороться с дрянью,
самоубийство — мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив — невыносимей,

мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актерам,
жить не с потомками,
а режиссеры — одни подонки,

мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,

ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама — меня раздавят,
о, кинозвездное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
«Приветик, вот вы!»— глядят разини,

невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посередке,
в тебя завертывают селедки,

лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во «Франс-Обзёрвере»
свой снимок с мордой
самоуверенной
на обороте у мертвой Мерлин!).

Орет продюсер, пирог уписывая:
«Вы просто дуся,
ваш лоб — как бисерный!»
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!

Самоубийцы — мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры —
самоубийцы,
самоубийцы,
идет всемирная Хиросима,
невыносимо,

невыносимо все ждать,
чтоб грянуло,
а главное —
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!

невыносимо
горят на синем
твои прощальные апельсины...

Я баба слабая. Я разве слажу?
Уж лучше — сразу!

Иосиф Бродский

одно из любимого поэта

ПОДСВЕЧНИК

Сатир, покинув бронзовый ручей,
сжимает канделябр на шесть свечей,
как вещь, принадлежащую ему.
Но, как сурово утверждает опись,
он сам принадлежит ему. Увы,
все виды обладанья таковы.
Сатир -- не исключенье. Посему
в его мошонке зеленеет окись.

Фантазия подчеркивает явь.
А было так: он перебрался вплавь
через поток, в чьем зеркале давно
шестью ветвями дерево шумело.
Он обнял ствол. Но ствол принадлежал
земле. А за спиной уничтожал
следы поток. Просвечивало дно.
И где-то щебетала Филомела.

Еще один продлись все это миг,
сатир бы одиночество постиг,
ручьям свою ненужность и земле;
но в то мгновенье мысль его ослабла.
Стемнело. Но из каждого угла
"Не умер" повторяли зеркала.
Подсвечник воцарился на столе,
пленяя завершенностью ансамбля.

Нас ждет не смерть, а новая среда.
От фотографий бронзовых вреда
сатиру нет. Шагнув за Рубикон,
он затвердел от пейс до гениталий.
Наверно, тем искусство и берет,
что только уточняет, а не врет,
поскольку основной его закон,
бесспорно, независимость деталей.

Зажжем же свечи. Полно говорить,
что нужно чей-то сумрак озарить.
Никто из нас другим не властелин,
хотя поползновения зловещи.
Не мне тебя, красавица, обнять.
И не тебе в слезах меня пенять;
поскольку заливает стеарин
не мысли о вещах, но сами вещи.